Газета,
которая объединяет

Новый ресурс

Рубрика: Судьбы№ 74 (1648) от
Автор: Юрий Бабаян

Встречается в природе такой тип людей, которые вроде бы упорно работают, добиваются определенных успехов на своем поприще и при этом остаются малоизвестными для соотечественников. Чаще всего к этому типу относятся ученые – при условии, конечно, что они не изобретают атомную бомбу или не получают Нобелевскую премию.

Профессор, доктор филологических наук, заведующий кафедрой славянской филологии ВГУ Геннадий Ковалев бомб не изобретал. Не его профиль. Да и Нобелевский комитет его своим вниманием не жаловал. Как-то не срослось. И, тем не менее, имя Геннадия Филипповича для специалистов в области славянского языкознания и ономастики является очень весомым. Возможно, даже знаковым. Поэтому интерес газеты к фигуре профессора в связи с его 70-летием вполне объясним.

Не радиофизика, так филология

Впрочем, есть у этого интереса и субъективная сторона. Корреспондент «Берега» – и сам дипломник Геннадия Ковалева. Причем дипломник – отнюдь не из самых прилежных, в свое время попивший достаточно крови у своего научного руководителя. Поэтому упустить возможность пообщаться с ним в связи с юбилеем «без купюр», в ходе непосредственной и даже дружеской беседы, а не как ученик с учителем, просто не мог.

– Геннадий Филиппович, помню, вы неоднократно говорили, что мальчиков на филфак можно брать даже с тройками – показатели школьной успеваемости, дескать, для вузовского образования не так уж и важны. Вы это знаете на своем опыте?

– Можно сказать и так. Действительно, я в школе не отличался особой успеваемостью, в моем аттестате были тройки. Очень любил гуманитарные науки, нравились мне география, биология, увлекался геологией, но математика, физика – это было не мое. Правда, ближе к окончанию школы я захотел стать радиофизиком. И, несмотря на невысокие оценки по предметам, нужным для поступления, все равно готовился, корпел над книжками.

– И как же получилось, что в итоге вы не стали радиофизиком, а ушли в филологию?

– А это – судьба. Честное слово, сам я для этого ничего не делал, так сложилась жизнь. В конкретном случае с радиофизикой виноват военкомат, который назначил обязательные прыжки с парашютом как раз на время проведения вступительных испытаний. Я свое отпрыгал, вернулся в Воронеж, а время уже ушло... После этого отправился на три года в Литву – служить в десантных войсках.

– Радиофизика, завод, десант – по сугубо внешним признакам от филологии вы становились все дальше и дальше…

– Зря ты так думаешь. В нашей воинской части оказалась прекрасная библиотека. Еще в школе я прочитал всего Достоевского, Золя, Мопассана, Тургенева, перечитал почти всю классику – в основном XVIII и XIX веков. Я был записан во все возможные библиотеки, но книг там всегда не хватало. Библиотека же в воинской части дала мне возможность познакомиться с немецкой литературой, американским романом, английской прозой ХХ века – и там-то я окончательно решил стать филологом.

Впрочем, нельзя говорить, что только служба в армии подвигла меня к этому. Сами условия нашего существования в то время подводили меня к мысли о том, чтобы стать филологом, причем филологом-славистом. Например, раньше в любом киоске «Союзпечати» можно было приобрести газеты из стран соцлагеря на разных языках: немецком, польском, чешском, даже китайском. И газеты на славянских языках очень привлекали: близость языков позволяла читать их практически как на русском. Обидно было, что понимать-то все понимаешь, а вот говорить не можешь. К тому же пресловутый «железный занавес» не пропускал к нам европейскую и американскую «заразу» в виде музыки и фильмов. В то же время, произведения славянских композиторов и кинематографистов имелись в постоянном доступе. Помнится, очень увлекла меня песенка «Аппассионата» на польском языке. По сути – простой романс. Но я, как ни бился, не мог понять смысла его слов. И только уже потом я осознал, что паузы в нем были расставлены в зависимости от музыкальных, а не текстовых акцентов, но ведь это надо было еще понять!

Вот так, все эти явления вкупе и привели меня к мысли о том, чтобы стать филологом.

От Воронежа – до Якутии

– Но для того, чтобы им стать, надо сначала поступить на факультет, а потом – окончить его.

– Формально с этим проб­лем не было – ребята, отслужившие в армии, имели определенные льготы при поступлении. Но у меня и здесь появились некоторые проб­лемы. В университете куда-то отложили мои бумаги и забыли про них. И пока мама не пришла в вуз и не подняла этот вопрос, обо мне даже не вспомнили. Но потом быстро направили вызов, я приехал из Литвы, сдал экзамены и был зачислен на первый курс.

Я особенно хорошо помню свой экзамен по английскому языку. Честно говоря, в школе нам язык давали очень скудно, и никаких особых знаний там я не почерпнул. Зато все мое детство прошло возле радиоприемника – с программой Виллиса Кановера «Time for Jazz». Там крутились музыкальные (в основном американские) новинки, я заразился любовью к джазу, но главное даже не это. Слушая программу, так или иначе, приходилось слушать и новости на английском языке, в результате чего я очень неплохо впитал в себя английское произношение. В итоге на вступительном экзамене мне так и сказали, что «пять» ставят исключительно из-за произношения. Честно говоря, со всем остальным было достаточно плохо…

– Понятно, что о студенческих годах можно рассказывать часами. Но если взять самое основное, что больше всего отложилось у вас в памяти за эти годы?

– Прежде всего, наверное, качество преподавательского состава. Шутка ли: за те пять лет, что я учился, все те, кто работал на должностях преподавателей и доцентов, стали профессорами! Представь, какой в то время был потенциал у тех, кто работал со студентами!

– Работа в колхозах – она, наверное, тоже запомнилась?

– А в колхозах я как раз и не трудился. Как-то с первого курса повелось, что я начал работать со строительным отрядом юридического факультета. В то время на юрфак было не принято брать после школы, и все студенты уже имели за плечами определенный опыт работы. Это были очень интересные ребята, у которых я многому научился. И глядя на сегодняшних студентов-юристов, я постоянно вспоминаю тех, из 60-х годов. Честно говоря, небо и земля.

– Вернемся к первому вопросу. Смог ли в итоге школьник-троечник Ковалев стать прилежным и успевающим студентом?

– Ну, факультет я окончил с отличием. В то время существовал рейтинг выпускников, согласно которому они распределялись на работу. И я в этом рейтинге располагался на первом месте. Мне предлагали поехать в Подмосковье, но я попросился подальше от дома – в Якутию. Вместе со мной поехали еще шесть ребят. Это еще три года жизни вне дома.

– А в аспирантуре остаться было не суждено?

– Тогда аспирантуры в сегодняшнем ее понимании не существовало. Имелось лишь одно место аспиранта у профессора Игоря Павловича Распопова, но оно уже было занято девочкой, которая работала с ним достаточно давно.

– Итог – вы отправились в Якутию. Насколько я понимаю, не в сам Якутск?

– Нет, что ты! Это была восьмилетняя школа пос. Чымнай – от Якутска до него двумя самолетами добираться приходилось. Учащихся в школе было мало, нагрузки, соответственно, тоже, поэтому мне приходилось вести очень много предметов: русский язык, литературу, историю, географию, рисование, черчение, труд… В свободное от работы время я гулял по тайге, любовался ею. И на второй год работы там получил еще и туристический кружок. А вместе с ним – и фотокружок.

Вообще, якутские дети – очень и очень интересные люди. Они уже когда растут, осознают, что дальше этого села никуда не денутся. А ребята-то талантливые. Они танцуют великолепно, поют, играют на музыкальных инструментах, память у них хорошая, но нет стимула учиться дальше. Я им на занятиях по русскому языку даже латынь иногда давал понемногу, мы занимались с ними английским, фольклором. Оказалось, впоследствии это все оправдалось: из двух моих выпусков четыре человека поступили в вузы, чего раньше никогда в этом селе не было.

Конкуренции ради

– Почему же вы не остались работать там дольше положенных трех лет?

– Я хотел заниматься научной деятельностью, работать в университете. Поэтому сразу после возвращения в Воронеж пришел на факультет, но тут места для меня не оказалось. Впрочем, профессор Распопов пообещал забрать меня, как только появится ставка, поэтому я смело пошел на имеющуюся секретарскую вакансию на подготовительный факультет. А уже через два-три месяца стал там преподавателем. Еще через полгода – заместителем декана по воспитательной работе. А в 1975 г. Игорь Павлович, как и обещал, забрал меня на филфак. Правда, потом мне работа на подфаке еще аукнулась – я проработал ассистентом преподавателя почти до момента назначения меня заведующим кафедрой в 1991 г. Только незадолго до этого дали мне должность доцента. А так, специально не позволяли продвигаться по карьерной лестнице, хотели, чтобы я стал заведующим кафедрой на подготовительном факультете. Если бы стал – сразу получил бы все, что хотел.

Но на момент возвращения на факультет в качестве ассистента я об этом еще знать и думать не мог. Я получил прекрасную школу управления от Игоря Павловича. Это он, кстати, научил меня, как надо писать отчеты для чиновников.

– Интересно, и как же?

– Он однажды провел эксперимент и написал в отчете о том, как он замечательно сходил в баню. И никто не подкопался! Значит, никто и не читал его. Как работает наша бюрократия? Ей же главное – чтобы было побольше бумаг, а что в них написано, никого не касается. В то же время, если писать все отчеты, которые от тебя требуются, то на основную работу у тебя уже не хватит никакого времени. Профессор Распопов был сильной личностью, он знал, на основе чего должно строиться качественное образование. И не боялся бюрократии.

– И на какой основе оно должно строиться?

– Как раз на основе таких вот личностей – сильных, интересных и профессиональных. Сегодня же личность не ставится во главу угла вообще. Образование пытаются впихнуть в какие-то стандарты. А этого делать ни в коем случае нельзя. При таком подходе теряется конкуренция среди вузов.

Думаешь, в царской России ведущими вузами считались московский и петербургский университеты? Ни в коем случае. Харьковский, Киевский, Казанский, Новороссийский (Одесский) – именно тут была база ведущей научной мысли. Образование тогда не делилось на столичное и провинциальное, оно было российским. И все потому, что была конкуренция. Стандарты же – они хороши только в технике. Да и то – на ограниченный период, или развитие остановится.

В экономном формате

– Говоря о стандартах, вы исходите из внедрения в высшее образование России Болонской системы?

– Отчасти – да. Только надо помнить, что Болонская система не признана ведущими университетами мира. Впрочем, у нас и она реализуется как-то непонятно. Мы перешли на систему подготовки бакалавров и магистров, как она требует, хотя именно пять лет – это наиболее правильный срок для подготовки специалистов. Мы внедрили тестовую систему отчетности, нивелировавшую личность студента и преподавателя, давшую возможность попросту угадывать, а не знать правильные ответы. В то же время, в вопросах затрат на образование мы не следуем Болонской системе, вузы продолжают финансироваться по остаточному принципу, не имеют помещений для исследовательской работы, зарплаты профессорско-преподавательского состава – смех, нагрузка – адская.

– Не думаю, что читатели поймут, о чем вы, если мы не проиллюстрируем эти слова цифрами.

– Да пожалуйста! Начнем с нагрузки. В 70-х годах она составляла 700 часов в год на одного преподавателя, и везде в мире считалась достаточно высокой. Сегодня – более 900 часов! Остается ли после этого время на научную деятельность, да и вообще, на качественную подготовку к занятиям? Теперь – об уровне оплаты. Мой доход «чистыми» – порядка 20 тыс. руб. в месяц. И это при том, что я – заведующий кафедрой, профессор, доктор наук, плюс еще руковожу лабораторией. Доцент у меня на кафедре зарабатывает в районе 14-15 тыс. руб. Это – зарплата кассира из сетевого супермаркета! А представь, сколько уровней отбора должен пройти человек, прежде чем стать доцентом!

На верхах говорят о какой-то экономике образования, а на самом деле мы сейчас имеем экономию на образовании. И она уже дает катастрофические результаты.

– Например?

– Например, теряется энциклопедизм тех, кто учит студентов. Он был характерен для российских профессоров царского времени, которые были не только лингвистами или литературоведами, а гуманитариями широкого профиля. Многие из них были еще хорошо известны как искусствоведы, музыковеды, сами писали творческие произведения. Сейчас этого нет. Людей интересуют только часы, которые они начитывают.

Студенты, получающие такое «стандартное» образование, завтра сами станут преподавателями, но уже «не обремененными» традициями факультета и университета, их духом. И когда уйдут последние носители этих традиций, этого энциклопедизма, то мы совсем потеряем дух нашего образования, потому что его носителей в стенах высшей школы попросту не останется.

– И все – из-за стандартов?

– Прежде всего, из-за них. Наша работа во многом построена на общении со студентом «глаза в глаза». На нашей кафедре, например, особым шиком считается взяться за «проблемного» студента, помочь ему, приободрить, позаниматься с ним дополнительно, использовать к нему индивидуальный подход. А какой может быть индивидуальный подход в теперешних условиях? Современное образование о нем не думает. А раньше думало, потому что оно было не услугой, а государственной обязанностью.

Приведу два примера из работы системы в прошлом веке. Первый: 1918 год, академик Л.В.Щерба сидит в аудитории и разбирает язык Пушкина с одним-единственным студентом. Ты можешь себе представить, чтобы сегодня академик проводил занятия с одним студентом? А тогда это было возможно. И знаешь, кто был этим студентом? Ираклий Андроников. Что, впустую занимался академик? С недостаточной эффективностью? Нет, конечно. Мы получили замечательного лермонтоведа, блестящего артиста, просветителя – вот результат!

Второй пример. Когда я окончил школу, все наши ребята подали документы в вузы, и все были зачислены. Это был 60-й год, когда демографическая яма послевоенного времени уже давала о себе знать. Я хорошо помню, что, когда мы набирались в школу, было 5-6 пятых классов. К 60-му году их осталось всего два – громадная школа выпускала из своих недр всего 40 человек. Но ни один вуз не сократил ни одного бюджетного места. Можно было бы сказать, что качество этих выпускников должно быть плохим. Но я знаю выпускников этого года: из них получились прекрасные инженеры, деятели искусств.

Почему такое было возможно? Потому что власть действительно думала о будущем. А сегодня она часто думает только о том, чтобы сэкономить.

Без отбора

– Насколько я знаю, контрольные цифры набора на филфак сегодня – 26 человек. Это уже – показатель. Когда поступал я в 1997 г., было 67 – только бюджетных и только на дневное отделение.

– Да, сегодня уже вечернего и заочного отделений нет, студентов на договорной основе практически не появляется. Но договорное обучение несет в себе еще одно зло. Когда учился я, например, то набор был 75 человек. Учитывая, что к нам добавлялись ребята из других вузов, с других курсов, все равно выпускалось порядка 60 человек. И это – нормально, был отбор, уходили те, кто не были филологами. Да и из тех шестидесяти филологами стали не все. Но отсеивались студенты достаточно жестко. А сегодня – как ты отчислишь идиота, если он платит? И даже если не платит – система подушевого финансирования такова, что сегодня ты уберешь неуспевающих, а завтра будешь уволен, потому что тебе просто некого обучать.

– Но на свою кафедру, как я помню, вы все же какой-то отбор проводили. В частности, предпочитали брать мальчиков…

– Все, это уже в прошлом. Из кого отбирать-то? Каких мальчиков? В 2012 г. филологический факультет не набрал ни одного мальчишки! Они же понимают, что завтра им предстоит создавать семьи, обеспечивать их. А какие деньги в образовании?! Аспирантура – тоже уже не лучшая мотивировка. Предположим, окончит он ее, получит ученую степень кандидата наук, а дальше куда? В университете он останется навряд ли, так зачем терять три года? У нас и среди девчонок знаешь какие умницы есть, но мало кто из них работает по специальности после получения ученой степени.

Поэтому мы сейчас на кафедру стараемся подбирать прежде всего усердных студентов – пусть и не хватающих звезд с неба. У нас надо корпеть над материалом, изучать его. И, благо, пока такие студенты на факультете имеются…

Справка

Ковалев Геннадий Филиппович родился 15 июля 1943 г. в Воронеже. В 1960 г. окончил с/ш № 2 ЮВжд (сегодня – СОШ № 5). 1960-1962 гг. – слесарь-сборщик Воронежского электромеханического завода. 1962–-1965 гг. – рядовой Воздушно-десантных войск. В 1965-1970 гг. – студент дневного отделения филологического факультета ВГУ. В 1970-1973 гг. – учитель русского языка и литературы в Якутии. С 1973 г. – преподаватель подготовительного факультета ВГУ. С 1975 г. по настоящее время – преподаватель, доцент, профессор филологического факультета ВГУ, с 1991 г. – заведующий кафедрой славянской филологии ВГУ.