Та, кого приручили

Ну почему мы так к ним привязываемся? Почему готовы часами говорить о домашних лающих и мяукающих – и ведь всегда есть что рассказать? Ответ готов: они любят нас не за что-то, а просто так. Почти не помнят зла. Всегда благодарны за добро. А верность выказывают не показухи ради, не в расчете на зрителя, и это качество для них столь же естественно, как потребность в еде…

Короче, у меня умерла кошка. Пятнадцатилетняя Киса Черри. Это два ее имени, откликалась на оба. А еще она была – «Маленький», «Чернышевская», «Сережина» и, прости Господи, «Дура». Все слова, включая последнее, произносились с подчеркнутой нежностью в голосе – и Киса за «дуру», само собой, не обижалась. Она не умела обижаться.

Попала кошка к нам в дом трехмесячным котенком. Очень пугливым, если не сказать трусливым. Наверное, единственный раз смелости набралась, и то по малолетству – когда сама себе выбрала хозяйку (как ни странно употреблять это слово применительно к себе – трудно сказать, кто кому хозяин был).

История – не слишком оригинальная: гостили мы с сыном на одном дне рождения. Большое застолье, куча народа – человек, может, двадцать. И вдруг кто-то меня под столом осторожно трогает за ногу – раз, другой, третий. Наклоняюсь посмотреть – и вижу задранную вверх любопытную черную мордочку и две лапки, доверчиво обнявшие щиколотку…

Если бы не маленький сын, буквально взмолившийся: «Возьмем ее домой» – Киса осталась бы при своих  (квартира у нас – людям площади не хватает). Но обломать ребенка, прижавшего котенка к груди, сил у меня не хватило. А когда мы транспортировали малышку «до хаты», и она, засунутая в пазуху дубленки, в попытках выбраться на волю оцарапала мне щеку до крови, я поняла: эта связь будет кровной. Вот именно так и подумала почему-то. И оказалась провидицей – бывает, знаете ли. В особых случаях.

Последние два-три года ее жизни мы бесконечно таскались по врачам: возраст – он и у кошек возраст. Хотя преклонные лета на активности Черьки не сильно сказывались: она оставалась бодрой и очень любопытной до самой смерти. Нашу красавицу замечали и отмечали везде, где Киса появлялась на люди: огромные зеленые глазищи и черная блестящая шерстка – сочетание эффектное. А тут еще ума палата: кошка была полукровкой – сиамская мама, дворовый папа. Такие особи, как показывает не только моя практика, поражают интеллектом и сообразительностью.

Болезни, однако, не щадят и умниц, особенно на старости лет. Когда у Черри начала расти опухоль на груди – была надежда, что новообразование доброкачественное. Но темпы его роста говорили об обратном, самочувствие животного – тоже. Несмотря на резвость и хороший аппетит, начались проблемы с пищеварением. Доктора сказали, что это – следствие отравления организма токсинами; еще месяц, от силы два – и кошка погибнет. Тогда мы решились на операцию: гарантий никто не давал, но шанс спасти Кису был реальный.

Увы, она им не воспользовалась. Обидней всего, что сама операция прошла отлично. Но у кошки оказалась патология свертываемости крови – ее, просто-напросто, не смогли остановить в послеоперационный период. Врачи очень старались, за что им огромное спасибо, сделали все возможное, но… Мы не выкарабкались. Без операции финал был тоже предрешен, как и прогнозировалось: на операционном столе выяснилось, что хваткая болезнь обосновалась не только снаружи, но и внутри. Чудес не бывает.

Есть ли у животных предчувствие будущего? Мне кажется, да. Черри три последних дня своей жизни просто с рук не слазила – казалось, старалась успеть одарить всеохватной любовью каждого члена семьи. И постоянно «пела» – даже сквозь наваливающийся кашель, признак желудочных неприятностей.

Еще два момента. Когда мы с кошкой проходили пред­операционное обследование и дожидались свой очереди к врачу на лавочке у клиники – к нам подошел пес. Спокойный, абсолютно вменяемый. И вдруг так душераздирающе завыл, подняв морду кверху, что у меня сердце зашлось. А когда мы пришли за Черри после операции (она еще была жива, под капельницей лежала) и на той же лавочке ждали приглашения к доктору – подбежала целая свора приютских завсегдатаев, собак шесть-семь. И дружно, в каком-то напористом азарте начала вылизывать руки и, к моему ужасу, лицо. Утешали?

На следующий после случившегося день звонит приятель: «Что нового?» – «Черри, – говорю, – умерла». И слышу в ответ: «Надо же! А я позавчера во сне ее видел. Будто стоит твоя кошка на самой вершине высоченной горы в каком-то красивом, неземном сиянии – как, знаешь, на картинах Рериха…»

Значит, там ее уже ждали. Вот мы и отпустили.