Художник, который поэт

Всякая встреча с ними – живописными (и прочими: графика, акварель) произведениями воронежского художника Ивана Бондарева – не только радует, но и интригует. Работы этого автора действуют – на меня, во всяком случае – на манер затягивающей воронки; взгляд отвести трудно, изображение как бы «привязывает» к себе. А пройдешь мимо или отвернешься – кажется, в спину тебе кто-то пристально смотрит...

Раз и навсегда

Мне уже приходилось писать, что этот художник – поэт. Но повториться не боюсь. Отмечала я и авторскую манеру Бондарева, которую, в силу ее оригинальности (в нашем контексте – не синоним вычурности), не перепутаешь ни с какой другой. Мне кажется, сегодня Иван, никогда не ориентировавшийся на рынок, по-настоящему дождался, наконец, своего часа. Его далеко не рыночные работы все чаще привлекают не только специалистов, разбирающихся в изобразительном искусстве по долгу, так сказать, службы, но и коллекционеров. Вот что такое верность себе: не прельстился художник коммерческой выгодой – и остался художником, растущим со временем в цене. По моему ощущению, очень надолго остался; это с большой буквы Мастер...

Приглушенная, размытая, стертая, «нервная» палитра – флер, эфир, испарения. Неуловимая подоплека любой сущности. Одно время казалось, что едва ли не все работы Ивана – фантазии с пропиской в мастерской. Однако автор возра­зил: в его арсенале – пленэрные работы, причем – чуть ли не в большинстве. Присмотревшись под соответствующим углом зрения к бондаревским пейзажам, я поняла, что так и есть. Обычный, к примеру, холм – больше, чем холм; кажется, что это притаившееся живое некто с отчетливым характером. От которого надо ждать реакции, какого-то отношения – и к себе, и к изображенной местности, и даже, уж извините за «сильные» параллели, к космосу.

Тонкость и острота чувствования – те киты, на которые опирается творческое переосмысление воронежским художником воронежской же реальности. Благо красоту ее Иван, будучи уроженцем нашей области, а именно – села Борщево Хохольского района – видит и любит. Это поймет каждый, увидев, к примеру, его фантастических «Мамонтов» – картина, «нашептанная» соседними с Борщево Костенками. С характерной обволакивающей атмосферой, недосказанностью, намеками, аллюзиями и лирической поэтикой; увидишь раз – запомнишь на всю жизнь.

Мал золотник, да дорог

Живописное содержание для изобразительного искусства куда важнее рационального (неважно «о чем», важно «как»; я – про это). Потому работы Ивана Бондарева кажутся очень содержательными, глубокими – несмотря на то, что он, как ни дико звучит, формалист по большому счету. Я это именно на нынешней выставке окончательно поняла, вернее, почувствовала: форма для Бондарева, насыщенная живописным веществом – и есть содержание. Художник с ее помощью создает инструментарий, открывающий зрителю смысл работы; беспредметность, колористически обоснованная и поддержанная, – не что иное, как предмет. Субъект-объект, описываемый мастером в полноте чувств. Важно, что при том Иван не выглядит диктатором, не давит на зрителя; работы, при всей своей выразительности, скромны. В смысле – интеллигентны. По совокупности то, что предлагает Бондарев, называется гармонией.

Произведения нашего автора соседствуют на Кирова с традиционной летней выставкой Союза художников; о ней «Берег» писал в предыдущем номере. Иван, отметив это обстоятельство, улыбнулся: его, дескать, выставка – альтернатива тому, что представлено на основной площадке. Шутки шутками, но отчасти так оно и есть – в смысле объема выставочного пространства, который пришлось освоить в каждом случае. Основные залы – это много стен и «углов», в которых легко «спрятаться». Вариант бондаревского показа – то самое фойе – предусматривает использование гораздо более камерной «территории», где любая мелочь, как позитивная, так и наоборот, на виду. Разницу почувствует даже случайный посетитель.

– Зал, конечно, проходной и маленький, но – тем он и хорош, – остановился на плюсах площадки Иван. – Есть возможность собрать здесь работы, объединенные одним духом. Или – одной темой какой-то, стилем и так далее; в большом зале это труднее сделать. Потому что если его камерными работами завесить – будет однообразно.

Увидеть красоту

– Иван, такая необычная творческая манера – откуда она?

– Не дело художника объяснять свою манеру, свой почерк, стиль. Как на душу ложится – так оно и есть. Пусть искусствоведы и галерейщики разбираются, что к чему.

– Но о предшественниках-то речь вести уместно?

– Безусловно, как без этого... Все мы, художники моего поколения, с юности больны были французскими импрессионистами. Позже, когда пик максимализма прошел, стали признавать наших – Шишкина и остальных.

– В каждой из ваших работ – масса живописных находок: на уровне цветосочетания, отдельного мазка и так далее. Эти находки – результат изначальной заданности? Или они – сию­секундные озарения, обретения, инициированные непосредственно процессом?

– Конечный результат я представляю себе редко. Бывают, разумеется, чисто пленэрные работы, которые сразу более-менее выстраиваются – благодаря натуре.

– Но и в таковых Ивана Бондарева больше, чем пейзажа...

– Ну, это кто как видит, дело индивидуальное. А вообще на пейзажах, как это и должно быть, натура запечатлена. При той или иной погоде: в хмурый день пейзаж – один, в ясный – другой... «Хмурый день», к слову, – работа, на которой изображен «мой» бугор в Борщево; я на нем вырос. Но нужно было повзрослеть, окончить художественное училище, пройти достаточно долгий путь для того, чтобы увидеть эту красоту.

– А сейчас много пишется, активно?

– В последнее время – да. Если мне ничто не мешает – полностью посвящаю себя работе. До этого был застой серьезный, после которого, как чаще всего и бывает в жизни, началась новая полоса...