Когда угасают «звезды»

В ночь с четверга на пятницу минувшей недели не стало нашего коллеги, великолепного воронежского журналиста и просто хорошего человека Александра Сорокина. Не самая, как говорят, сложная операция дала осложнения, с которыми организм Александра не справился.

Теперь, конечно, можно дискутировать на тему того, могли ли доктора избежать этих осложнений, не было ли допущено врачебной ошибки, но самому Александру до этого уже не будет никакого дела – он ушел, и разговоры и действия его не вернут.

Впрочем, я не хочу говорить о профессионализме воронежских врачей. Рассуждать на тему того, в чем не разбираешься – последнее дело. Сорокин, например, этого делать очень не любил. И не делал. Благо, подобных тем в его работе было не столь уж и много.

Если вдуматься, а ведь не так-то и долго мы с Александром трудились плечом к плечу: в 2005-2006 гг. сидели за соседними столами в «Воронежском обозрении». Сегодня газеты этой давно уже нет, не пережила кризиса 2008 г., и Сорокина предпочитают ассоциировать больше с «Воронежским курьером», который он четверть века назад создавал и в котором работал последние пять лет. Но я вспоминаю его именно по «Обозу», который отнюдь не стал основным рабочим местом ни для меня, ни, тем более, для него. Почему?

Наверное, потому что мне – тогда 25-летнему журналисту из начинающих – очень нужно было учиться. Писать, вроде, уже худо-бедно умел, сформировал какую-никакую базу, а вот как довести все это до ума – не понимал: нужен был человек, который показал бы, что да как.

Александр, правда, никогда никого специально не учил. По крайней мере, на моих глазах. Я даже не знаю вообще, был ли он в состоянии это делать – педагогика, знаете ли, штука сложная, дается не всем и только от природы. Но что у него было от природы точно – это умение выстраивать необходимые рабочие схемы, которые он никогда не скрывал от своих коллег. То есть, имеющий уши да услышит. И я слушал, и смотрел – благо, было что смотреть и слушать.

Может, это и мелочи, но именно Сорокин своим примером убедил меня в том, что журналист должен выглядеть неброско – так тебя мало кто замечает, а ты видишь и слышишь все. Даже то, что, по идее, просто обязано пройти мимо тебя. Поменьше задавать вопросов на пресс-конференциях и побольше слушать и анализировать – это тоже от него. Писать материал, тщательно переработав факты, чтобы вывести нужный прогноз – опять же, его метод. Поддерживать связи (нередко – дружеские) с представителями власти и бизнеса – тоже из его репертуара. Причем ничего меркантильного в таком подходе не было – за счет личных контактов Александр поддерживал на неизменно высоком уровне имеющуюся информационную базу, позволяющую держать руку на пульсе многих аспектов жизни города и области.

Начав работу журналистом в конце 80-х, Александр Сорокин, однако, в «нулевых» не стал, как многие его коллеги, поносить новую реальность, требующую от журналиста умения писать не только то, что он хочет, но и то, что нужно редакции: будь это заказ от органов власти или коммерческая реклама. И к таким материалам он всегда применял те же требования, что и к авторским, редакционным. Помню, однажды, когда очень серьезный заказчик своими правками изменил его текст до неузнаваемости, вытравив всю журналистскую ценность, Александр не побоялся подписать материал «Василий Пупкин». Вернее, страх-то у него в этот момент был – но только за то, что кто-то станет ассоциировать это подобие журналистики с его именем.

У Александра было очень многое, что мог почерпнуть любой находящийся с ним рядом молодой журналист. Но было и то, природное, чем можно было только восхищаться, что нельзя наработать и заставить себя прочувствовать – это чувство языка. Филигранная, изысканная стилистика (не без элементов хулиганства – куда же без них!), максимально выверенная структура фраз, четкие взаимосвязи между отдельными элементами текста – материалы Сорокина всегда было практически невозможно сокращать. Но он умудрялся писать их в нужном объеме – хотя в те годы компьютером практически не пользовался, продолжая от руки выводить слова на серой бумаге и потом диктовать их наборщице.

Но, пожалуй, главное, что можно и нужно было почерпнуть у Александра Сорокина – это внешнее отсутствие какой бы то ни было «звездности». Он не делил задания на те, что подходят его статусу, и те, что ему не подходят, людей – на достойных и недостойных общения с ним. Он был готов выдать весь объем необходимой информации любому нуждающемуся в ней коллеге – хоть 18-летнему практиканту. С ним было комфортно каждому, кто находился рядом.

Александр был настоящей «звездой» в своем деле – той, которой не нужно ежеминутно подчеркивать свой статус для того, чтобы гореть. И от того, что сегодня эта звезда угасла, действительно очень больно…