Из пламени и пепла возрожденный

Сегодня, 25 января, Воронеж отмечает не просто свое освобождение от немецко-фашистских захватчиков – он отмечает день своего второго рождения, потому что с этого дня началась новая история нашего города – история, наследниками которой мы стали. К сожалению, живых свидетелей событий, происходящих в те страшные годы, все меньше, и тем ценнее становится каждое воспоминание.

С ЗАЛПОМ «КАТЮШИ»

Василий Васильевич Карнушин родился в 1924 году в селе Щучье Эртильского райо­на. Он полковник запаса, имеет 14 правительственных наград. Про себя шутит: «В этом году мне исполнится 95 лет. Я буду жить до 100. А после 100 женюсь».

Боевым маршрутом

– До войны я закончил семилетку и откликнулся на сталинский призыв получить фабрично-заводское образование, – рассказывает Василий Васильевич. – Я поехал в Воронеж и выучился на плотника. Но тут началась война, было уже не до нас.

Вернулся в колхоз, где работал конюхом, а в конце лета 1942 года меня призвали и отправили в Усманский район (ныне – в Липецкой области – прим. авт.) осваивать новое противотанковое оружие.

Научили нас ползать по-пластунски, окапываться, потом учили стрелять из противотанковых ружей, которые только поступили на вооружение в Красную Армию. Это огромные двухметровые ружья весом 20 кг, которые обслуживают сразу два бойца. Один вечер дали нам пострелять, а дальше готовить нас было уже некогда.

Мы отправились пешком в Воронеж. Это было в ноябре 1942 года. Сначала пришли в Отрожку. Подходим и видим, что правый берег полыхает. У меня даже слезы навернулись.

Нас построили, зачитали приказ о присвоении всем курсантам званий старших сержантов, дали сержантские «треугольнички» и переправили на правый берег, на Чижовку, в 100-ю стрелковую дивизию, которая держала оборону плацдарма.

«Старики» удивлялись, что молодые, «нестреляные» пацаны все как один – в звании старших сержантов. Следом шепотом переговаривались: «Раз пришло пополнение – значит, скоро будем наступать». События в Сталинграде также убеждали, что до наступления осталось недолго.

В ноябре было очень холодно, а жили мы в окопах. Но одели нас хорошо – выдали стеганые штаны, телогрейки, шинели, маскхалаты.

И вот 24 января по окопам пошел слух – утром будет наступление. Началось оно с залпа «катюши», мы тогда ее первый раз услышали. Потом пошли бойцы 100-й дивизии. Во время наступления наш командир взвода был убит, и парень из моего села, Иван Юшин, стал командиром, а я – помкомвзвода.

После Воронежа мы двинулись на Харьков, и люди там искренне радовались приходу Красной Армии.

А перед форсированием Днепра перед солдатами выступал священник – нам удивительно это было, ведь до войны Сталин закрывал церкви, а здесь – батюшка! Обратился он к нам с напутствием: «Кто увидит святые волны Днепра или прольет кровь за Русь святую, будет в раю». Меня при форсировании Днепра ранило в обе ноги, так что… (Василий Васильевич улыбается).

В госпитале подлечили и отправили в Куйбышев – обу­чать будущих офицеров. А затем начальник училища предложил нам: «Кто из вас решит учиться на офицера, сможет побывать в отпуске дома». Как можно было от такого отказаться – побывать дома? Год я учился в Ульяновске и получил звание младшего лейтенанта – уже после войны. В Германии служил,

в Польше, на Дальнем Востоке, на границе с Китаем. Ушел в отставку подполковником, а к 70-летию Победы мне было присвоено звание полковника запаса.

БОТИНКИ 42 РАЗМЕРА

Митрофан Федорович Москалев родился в 1929 году в Воронеже. Награжден правительственными медалями «За Победу над Германией в Великой Отечественной вой­не 1941–1945 гг.», «За разминирование», «За доблестный труд», юбилейными медалями и почетными знаками.Председатель Совета ветеранов ОАО «Электросигнал».

Налеты и бомбежки

– Мы жили на проспекте Революции, рядом с 26-й школой. Когда началась война, нашу школу объединили со школой №10, что была напротив Щепного рынка, а в нашей организовали военно-авиационное училище, где десятиклассников обучали на летчиков, – вспоминает Митрофан Федорович. – Совсем еще мальчишки они были, и мы часто играли вместе. От них мы узнали, что 7 ноября 1941 года в Воронеже будет военный парад –как в Москве и Куйбышеве.

А отец мой погиб под Смоленском еще в сентябре 1941-го.

Во время бомбежки сада Пионеров, 13 июня 1942 года, моя сестра пела на сцене в хоре, а я играл на ударных. Когда бомба упала, нас снесло взрывной волной, и мы остались живы.

После этой бомбежки всех детей 7-10 классов отправили в районы на уборку сельхозпродукции. Сестра была в Эртильском районе, а когда Воронеж заняли немцы, ее эвакуировали в Свердловск, и мы потеряли ее след надолго. Я же закончил только 6 классов и остался дома.

На Воронеж немцы сначала сбрасывали зажигательные бомбы, и мы – мальчишки и девчонки – дежурили на крышах, возле домов, чтобы сразу же тушить их. Для этого нам выдавались большие перчатки, щипцы, везде были установлены ящики с песком и бочки с водой.

3 июля была самая сильная бомбежка, объявили общую эвакуацию. У нас в Воронеже было много родственников, мы всеми собрались идти 5-го в Боровое. Но когда собрались вечером в Боровом, то обнаружили, что нет моей тети, у которой трое маленьких детей. На следующий день, 6 июля, я, мой двоюродный брат и наш дядя, которому было только 17 лет, вернулись за ней. А она говорит: «Да вроде в городе говорят, что был приказ Сталина Воронеж не сдавать, я и не пошла».

В этот день мы стали свидетелями того, как во время начавшейся бомбежки были разрушены две башни элеватора на ул.Кольцовской, вся улица была усыпана зерном. Нас не пустили на улицу солдаты: «Вы что, утонете в этом просе и пшенице».

Когда мы уходили с тетей и ее детьми из Воронежа, говорили, что немецкие танки были уже в районе маслозавода.

Известь и мины

До ноября мы жили в Боровом, а потом войска стали готовиться к наступлению на Воронеж, и всех жителей собрали ночью на станции и на товарняке перевезли в Верхнюю Хаву.

В конце января мы узнали, что Воронеж освобожден, и сразу же решили идти домой. Шли пешком трое суток.

За те семь месяцев, что мы были в эвакуации, одежда и обувь у меня совсем износились. Кто-то в селе дал маме для меня лапти. Но лапти были неподшитыми, и через два дня, когда мы были в Бабяково, совсем развалились.

Сел я на пенек, мама начала мне тряпками ноги обматывать, чтобы хоть как-то до города дойти. Тут мимо шла колонна солдат. Выбегает один, подбегает к нам, достает из вещмешка пару портянок, обматывает мне ноги и обувает на меня американские красные подкованные ботинки 42 размера! Хоть и велики были, но какие ботинки!

Воронеж был неузнаваем: ни одного целого здания – или разрушенное, или сожженное.

Мы сразу пошли в военкомат, который расположился на углу улиц Комиссаржевской и Никитинской.

Сидит там полковник, а возле него – капитан. Мой дядя, которому было 17 лет, все переживал, что ему нужно в армию, но ему говорят, что, мол, исполнится 18, тогда и придешь. А капитан смотрит на меня и двою­родного брата и спрашивает: «Сколько лет?» Я взял да два года себе и прибавил, рост позволял. Капитан и просит полковника, чтобы отдал нас ему.

«Зачем они тебе, дистрофики?» – «Откормим».

Я, когда услышал «откормим», то готов был с ним куда угодно идти, не спрашивая даже, что придется делать.

Две недели нас обучали на курсах минеров, хорошо кормили и еще выдавали 300 граммов хлеба для семьи – я относил их маме.

Потом пошли мы по улицам Воронежа. Первая улица, которую нужно было очистить – проспект Революции. Старшим у нас был дядя Степа, фронтовик. Если обнаруживали мину, звали его, а уж он решал, что с ней делать.

Если можно было разминировать – разминировали и ставили таблички «Мин не обнаружено». Если не могли разминировать, то под контролем дяди Степы взрывали. Бывало, что и целые стены из-за этого рушились.

Обезвреженные мины мы собирали и отвозили на завод Коминтерна, где делали из них «катюши».

Каждый пятый в нашем отряде погиб. Пацаны – рисковые люди. Говоришь – не трогай, видишь запал, который надо раскрутить, а он… (Митрофан Федорович смахивает слезу).

Кроме основной работы каждый воронежец должен был отработать 100 часов в месяц на восстановлении города. Бабушки, дедушки, больные – все выходили. Молодежь отправляли на разгрузку угля, извести, гипса. Уголь хоть и черный, но отмыться можно было. А вот когда известь разгружали – уши, нос, руки разъедало до крови.

После Воронежа нас отправили разминировать дорогу на Острогожск. В 1944 году мы дошли до города, и там-то меня и раскусили, что годы я себе прибавил. Направили в суворовское училище, но там я серьезно заболел, и мама забрала меня. С 1946 года я начал «мирную» жизнь, хотя профессия железнодорожника и связиста навсегда соединила меня с воинской обязанностью и армейскими званиями.

О ВОРОНЕЖЕ ЗНАЛИ ВСЕ БОЙЦЫ

Николай Никитич Вялов родился в 1924 году в Аннинском районе. Участвовал в Курской битве, освобождал Киев – сначала от немцев, а затем боролся в столице Украины с бандитами и спекулянтами в составе специального

подразделения. Награжден орденом Красной Звезды и орденом Великой Отечественной войны II степени, медалями и памятными знаками. Участник Бала Победителей, посвященного 70-летию Победы.

Год и годы

– За несколько дней до начала войны я получил аттестат зрелости, закончив школу в Анне. День 22 июня врезался в память на всю жизнь – люди, узнав страшную весть, изменились в одно мгновенье и стали другими, – делится воспоминаниями Николай Никитич. – Почти всем моим одноклассникам тогда исполнилось по 18 лет, а мне было 17, и на фронт меня не взяли. Хоть и шла война, жизнь продолжалась, и я поступил в Воронежский педагогический техникум на 4-й курс.

В техникуме я учился один год, и нас немного «придержали» с выпуском – планировали отправить на уборку урожая, но юг области заняли немцы, и 2 июля 1942 года я получил диплом об окончании. Город в это время уже бомбили.

Я прожил в Воронеже тогда всего лишь год, но очень полюбил его и видел, как прямо на глазах он исчезает.

Я уехал домой и 1 августа был призван в армию. Попал служить в 37-ю гвардейскую дивизию в село Золотухино Курской области. Там же и узнал радостную весть, что немцев погнали из Воронежа. Вообще, на фронте новости были скудные, доходили плохо, нам многого не говорили, но вот о Воронеже как-то сразу узнали, и все ликовали.

После двух ранений я был комиссован и решил поступать в Московский торфяной институт. В 1944 году по пути в Москву заехал в Воронеж и, будучи молодым, первый раз схватился за сердце. Было до слез больно видеть город разрушенным, хотя он уже и восстанавливался. Не представляю, что чувствовали первые воронежцы, возвращающиеся в город!

Потом, когда я ездил к родителям в Аннинский район, всегда заезжал в Воронеж и видел, как он поднимается из руин. 20 лет жил в Киеве, а затем переехал в Воронеж, работал на предприятии «Эникмаш», конструировал прессы.

РАЗМИНИРОВАНИЕ И ГУБНАЯ ПОМАДА

Мария Ивановна Мажарова родилась в Воронеже в 1927 году. Жила с родителями на ул.10-летия Октября (ныне – проспект Труда). Когда началась война, закончила семилетку. Аттестат о среднем образовании смогла получить только после окончания войны. Всю свою жизнь посвятила медицине, работала старшей медсестрой физио­терапевтического отделения в поликлинике №3. Отмечена правительственной медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», юбилейными наградами.

Ничего, кроме страха

– В начале лета 1942 года я вместе со многими воронежскими школьниками 7-10 классов уехала в колхоз полоть траву и помогать убирать урожай. Трава и вправду в полях по пояс была, потому что заниматься ею было некому. Но война была очень близко, и скоро нас отпустили по домам, – рассказывает Мария Ивановна. – Я вернулась в начале июля, город вовсю бомбили, была объявлена всеобщая эвакуация, а мама с сестрами все не уходили, ждали меня.

Мы отправились в Курскую область и каждый день, все семь месяцев ждали весточки об освобождении Воронежа. Мы были уверены, что немцы не пробудут в нашем городе долго.

Сразу же после 25 января 1943 года собрались в путь. А когда пришли в Воронеж, то увидели полностью разрушенный город. Ничего, кроме страха от увиденного, мы не чувствовали.

Я была комсомолкой и пошла в Коминтерновский ОСОАВИАХИМ, куда приглашали молодых для обучения и работы инструкторами противовоздушной и химической обороны. Мне дали участок – школу, несколько улиц, и я должна была встречаться с людьми и рассказывать им, как вести себя, если вдруг обнаружат мину или снаряд.

Так как Воронеж был весь заминирован, то сразу после освобождения создавались специальные отряды разминирования, и меня направили учиться в такой отряд – специалистом по сбору военных трофеев.

Нас обучали бывшие фронтовики, рассказывали про оружие, как оно устроено, как действует, что такое мины. А потом мы вместе с минерами выезжали в поля и собирали обезвреженные или разорвавшиеся мины, патроны, оружие.

Обезвреженные мины собирали в одно место, куда-нибудь в овраг, и взрывали. Начинены они были гайками, шайбами – жутко было, когда взрывались.

Если мы находили необезвреженные мины, то тут же сообщали старшему о находке, и он связывался по рации с саперами. Нужно было быть очень внимательными при сборе трофеев. Все знали историю девушки Сони Кузьменко, которая подобрала губную помаду, раскрыла, накрасила губы, и в тот же момент помада у нее в руке разорвалась.

Однажды в районе старого аэропорта на Хользунова я обнаружила бомбоубежище, в котором было полно немецкого оружия. Мне за это выдали трехдневный паек и дали выходной день. А 15 апреля 1945 года, когда мы собирали трофеи возле областной больницы, разорвалась мина, и меня ранило в шею…

В 1945 году в Воронеже прошел первый послевоенный парад в честь 27-й годовщины Великой Октябрьской революции. Это было очень красивое событие, я вспоминаю о нем до сих пор. Нас ОСОАВИАХИМ готовил к нему, репетировали мы в парке Кагановича (сегодня Воронежский центральный парк – прим. авт.). И вот 7 ноября движемся мы строем по площади Ленина, а диктор громко объявляет, что, мол, идет отряд разминирования, и едва ли не каждого называет по имени, что этот человек обезвредил столько-то мин, этот – столько-то. И парней называли, и девушек.

А после парада все участники получили по батону и банке сгущенного молока. Зажала я батон под мышку, сгущенку – в другой руке и, не помня себя от счастья, побежала домой.