Борис плюс Борис
Проект, о котором пойдет речь, воплотился в жизнь благодаря
Платоновскому фестивалю. В рамках форума создатель «Театра Одного» Борис
Алексеев познакомил публику с Борисом Поплавским – поэтом и прозаиком русского
зарубежья, ярким представителем первой волны русской эмиграции.
Литературно-поэтическая композиция «Автоматические стихи», названная по одному из стихотворных сборников Поплавского, родилась с подачи директора Платоновского фестиваля Михаила Бычкова. Выбор «субъекта», которому она посвящена, объясняется двумя обстоятельствами. Борис Поплавский – во-первых, современник Андрея Платонова. Во-вторых – он, подобно нашему гениальному земляку, отличался подчеркнуто «своим» подходом к творчеству.
Последняя волна музыки
Имя Поплавского сегодня практически забыто. Это, пожалуй, неизбежность: даже родной Борису Юлиановичу Серебряный век снизошел до него не очень. «Боб», как именовало поэта окружение, и при жизни, совсем короткой, в тридцать с небольшим лет, был фигурой, из рамок вон выходящей. И не потому, что, подобно Маяковскому или Северянину, эпатировал публику вычурной декламацией стихов на поэтических вечерах. Оратором «Боб» был замечательным, но вот в слушателях избытка не наблюдалось. В нормальных слушателях.
«Холодный парижский вечер, потом ночь задыхающегося предсмертного сна и две строки, которые не могли не вспомниться – строки, написанные в далеком предчувствии:
Пока на грудь и холодно и душно
Не ляжет смерть, как женщина в пальто…
Внешне все ясно и понятно: Монпарнас, наркотики и – «иначе это кончиться не могло»… То, что Поплавского всегда тянуло в «эту среду», мы все давно знали. Зачем ему были нужны эти люди, проводившие голодные ночи в кафе, не представлявшие, казалось бы, никакого интереса, эти псевдоинтеллектуальные нищие, не менее жалкие, чем парижские бродяги, ночующие под мостами? И все же Поплавский неизменно возвращался туда. Менялись его спутники, проходило время, а он все путешествовал: там же. Он любил, чтобы его слушали, хотя не мог не знать, что его Монпарнасу были недоступны его рассуждения с цитатами из Валери, Жида, Бергсона и что его стихи были так же недоступны, как его рассуждения. И единственное, что могло сближать Поплавского с этими убогими людьми, это – то, что и он, и они не врастали в жизнь; не знали ни крепкой любви, ни неразрываемой независимости некоторых человеческих отношений, ни того, как следовало бы жить и к чему следовало бы стремиться. Но «их» смерть не была бы утратой. Смерть же Поплавского – это не только то, что он ушел из жизни. Вместе с ним умолкла та последняя волна музыки, которую из всех своих современников слышал только он один. И еще: смерть Поплавского связана с неразрешимым вопросом последнего человеческого одиночества на земле. Он дорого заплатил за свою поэзию…»
Инородное тело
Не только процитированный фрагмент воспоминаний литератора Гайто Гайданова говорит о трагической предопределенности произошедшего с Поплавским. «Были ли люди, – продолжал мемуарист, – которые искренно и тепло любили Поплавского – были ли такие среди его многочисленных друзей и знакомых? Думаю, что нет; и это очень страшно…»
Воспоминания о Поплавском оставили еще несколько современников – и все они, по сути, единодушны: в мире искусства этот человек всегда был инородным телом. Отличался даже внешней «особостью»: носил, не снимая, темные очки, за которыми скрывались патологически маленькие, холодные глаза.
Еще одно обращение к Газданову: «Он понимал гораздо больше, чем нужно; а любил, я думаю, меньше, чем следовало бы любить… Поэзия была для него единственной стихией, в которой он не чувствовал себя, как рыба, выброшенная на берег. И в литературных спорах, которые он вел, часто крылось одно неискоренимое недоразумение, отделявшее его от собеседников: он говорил о поэзии, они – о том, как пишут стихи…»
Именно в таком ключе «подал» Бориса Поплавского Борис Алексеев. Как всегда – на минимуме техсредств и с большой актерской отдачей. Цветовые пятна и линии на сцене «Иллюзиона», где происходило действо, контрастировали друг с другом. Стихи чередовались с прозаическими частями мини-спектакля, рассказавшего не только о творчестве Поплавского, но и о многогрешной его жизни: накал, драматизм явления по имени «Борис Поплавский» получился раскаленным, напряженным, цельным. Что и требовалось: каков поп – таков приход.
