«Мечтаю съездить в Париж и стать судьей!»
В органы внутренних
дел Елена Коробкова пришла в 2005-м – спустя год после окончания юридического
факультета ВГУ. Начинала работать, как говорят полицейские, «на земле» – в
Центральном районном отделе. Сегодня она – следователь по особо важным делам
следственной части по расследованию организованной преступной деятельности СУ
УМВД РФ по г. Воронежу.
«Проще с рецидивистами»
– Бывает, что просите оперов «надавить» на подозреваемого?
– Нет, ни разу. Справляюсь сама. И без всякой грубости. Конечно, не любезничаю с задержанными, но даже словами никого не запугиваю.
– Ну а почему они вообще дают какие-то показания? Могут же просто замолчать…
– Могут, конечно. Так чаще поступают те, кто впервые попал под следствие. Еще вариант – начать придираться к тому, как записаны показания. Переписывать каждое предложение – в общем, затягивать дело. Но в итоге, так или иначе, на мои вопросы отвечают все.
Объясняю, что сотрудничество со следствием может повлиять на приговор, например, если заключить досудебное соглашение.
На самом деле, проще всего работать с рецидивистами. Им не надо «разжевывать», что такое процесс и чем они могут «скосить» себе срок.
– Допрашивать приходится весьма специфический контингент. Не угрожают, мол, «выйду – убью»? Не пытаются ударить?
– Бывало такое, но редко. Один раз я допрашивала участника преступной группы, занимавшейся разбоем. Неожиданно он схватил со стола нож для резки бумаги и хотел броситься на меня. Но в последний момент почему-то передумал и ударил самого себя в горло. Хлынула кровь…
– Но не благодарят же они вас за то, что вы их под суд отправляете….
– Почему? Некоторые благодарят! Не так давно встретила на улице парня – я вела дело, по которому он обвинялся в хранении героина. Несколько лет сидел на наркотиках. Во время следствия напоминал скелет. А тут я его просто не узнала: раздобрел килограммов на 20-30! Меня увидел, обрадовался. Рассказал, что еще во время следствия решил завязать с героином. Срок ему тогда дали условный – и жизнь его выправилась. Очень меня благодарил – даже фикус в горшочке подарил: до сих пор стоит в рабочем кабинете!
Ну и вообще подследственных нередко приходится встречать на улице. Не так давно рядом с моим домом столкнулась с вором-карманником, дело которого передавала в суд. Он был со своей женой. Вор даже с некоторой гордостью меня ей представил: «Это мой следователь!»
Любители «полнометражных фильмов»
– Свое самое первое дело помните?
– Да. Это было дело о взяточничестве: преподаватель технологической академии брала у студентов деньги за оценки.
– А чем сейчас занимаетесь?
– Веду дело о торговле марихуаной. Оперативными сотрудниками выявлена разветвленная сеть на территории области, занимавшаяся сбытом наркотика.
– «Веду дело» – это всегда звучит абстрактно. Вот что вы делали по нему сегодня?
– С 10 до 16, с перерывом, конечно, общалась с подозреваемым. Изучали ПТП – это «прослушивание телефонных переговоров». «Крутили» на компьютере многочисленные записи разговоров с его участием. И подозреваемый по каждой из них давал свои пояснения.
Во время проведения оперативных мероприятий звонки жуликов начали записывать. Они, конечно, старались никогда не называть слов «марихуана» или «наркотик». Спрашивали про «книги», «веники», «спиртное», даже – про «диски с фильмами». Подозреваемый, с которым мы слушали записи, например, говорит: «Ты мне фильм записал?» Второй отвечает: «Да». А этот ему: «Ну, ты не забыл, что мне полнометражный надо, а не короткометражный?!»… И вот мой подозреваемый давал мне сегодня пояснения, что ни про какие наркотики он ничего не знает. Просто ему не нравятся короткометражные фильмы, а полнометражные – очень любит.
– Получится доказать в суде, что речь именно о марихуане?
– Думаю, да. Слишком много косвенных улик. А большинство их бесед с заменой слов выглядит просто абсурдно.
– Кстати, а почему подозреваемый – «жулик»?
– Ну, это сленг. Утвердилось у следователей, наверное, потому, что произносится быстро, звучит обобщенно, и в то же время – не унизительно для подследственных. Кстати, я никогда не называю потерпевших – «терпилами». Считаю, что это грубо и неэтично.
– Где сложнее работать: в районном отделе или городском управлении?
– Физически – точно в районе. Там у меня до 40-50 дел временами было. Качественно заниматься ими просто невозможно. Здесь веду максимум три-четыре. Но каждое из дел намного сложнее само по себе. Они в основном групповые и требуют значительного объема следственных действий.
Шубы и конфеты
– А какие дела из вашей практики запомнились больше всего, как самые интересные или крупные?
– Еще в райотделе я дважды расследовала масштабные дела по наркотикам. Первый раз к нам из Питера возили партии амфетамина, а во втором – метадон. Мы на машинах ездили в столичные города, проводили там обыски и допросы. Кстати, по делу о метадоне, основываясь на показаниях свидетелей, я сама вычислила квартиру, где останавливался жулик.
С точки зрения чего-то неординарного – пожалуй, недавнее дело по квартирным кражам. Преступники никогда раньше не были связаны с криминалом, по Интернету научились вскрывать замки и гастролировали между Воронежем и Белгородом, проникая только к весьма обеспеченным гражданам. «Погорели» на том, что, обчищая очередное жилье, решили поесть со стола дорогих конфет и оставили свои ДНК на фантиках. Кстати, я убедила квартирных воров сотрудничать со следствием и полностью компенсировать ущерб потерпевшим.
А еще раньше было дело, когда из двух магазинов в центре Воронежа, с сигнализацией и камерами наблюдения, было украдено почти семьдесят шуб общей стоимостью около 5 млн руб. Оказалось, что преступники предварительно изучали объект и слабости его охранной системы. Затем в нужном месте выдавливали домкратом пол из подвала и с помощью палки, одну за одной, снимали шубы с вешалок. В дальнейшем часть похищенных шуб была изъята и возвращена потерпевшим.
– Наверное, после этого в вашем гардеробе прибавилась пара шуб?
– Я была потом в одном из этих магазинов в качестве покупателя. Директор меня узнал и предложил скидку – 10 процентов. Но шубу я так и не купила. Все равно дорого.
– Почему среди следователей так много женщин?
– Мне кажется, потому, что эта работа требует кропотливости и усидчивости. У мужчин эти качества встречаются чуть реже, чем у слабого пола.
– Кстати, о слабости: следователь сдает какие-то физкультурные нормативы?
– Да, и, скажем, с бегом у меня отлично. Приемы самбо знаю лучше многих выпускников института МВД, неплохо стреляю из пистолета. Я вообще люблю спорт – занимаюсь в фитнес-клубе.
«В нашей семье 8 Марта не празднуют»
– Еще чем увлекаетесь?
– Многим. Вышиваю крестиком и гладью, вяжу, занимаюсь ковроплетением. Люблю готовить. Например, печь блины на дрожжах, делать печеночный торт или жульен. Из сладостей – восточную «Горку». Учу французский язык.
– Почему французский?
– Нравится звучание. А еще мечтаю съездить в Париж!
– Ну а в профессиональном плане какие мечты? Стать полковником?
– Нет, судьей! Думаю, через несколько лет я уже созрею для сдачи квалификационного экзамена. Это бы стало логичным развитием карьеры.
– Кстати, такая работа вряд ли способствует налаживанию личной жизни?
– Я не замужем. Мужчины на работе оказывают мне знаки внимания, но я не стремлюсь связать свою жизнь с полицейским: хотя бы дома хочется забывать о работе. При этом познакомиться с кем-то вне службы очень непросто: домой возвращаюсь где-то в 20.00, очень уставшая. Да и нередко приходится трудиться все семь дней в неделю. В общем, другим девушкам я бы посоветовала дважды подумать, прежде чем выбрать такую профессию.
– А что подтолкнуло вас пойти работать в органы внутренних дел?
– 6 марта 2000 года по дороге из Моздока в Ачхой-Мартан был убит мой брат – Игорь Коробков. Он работал замначальника следственного отдела в Центральном РОВД Воронежа, находился в Чечне в служебной командировке. Машина попала в засаду. Одна из пуль снайперов убила водителя, а другая – тяжело ранила Игоря. Он мог бы выжить, но понимал: если товарищи начнут выносить его из-под огня, подвергнутся серьезному риску. Игорь остался прикрывать их с оружием в руках, хотя и понимал, что это будет его последний бой.
Брат посмертно награжден орденом Мужества.
Трагическая новость пришла к нам тринадцать лет назад накануне 8 Марта. С тех пор в нашей семье не празднуют этот день. На работе меня, конечно, поздравляют, но близкие люди никогда не дарят цветы или подарки.
Я не знаю точно, чем стала для меня работа в полиции – данью памяти брату или продолжением того дела, которое он не закончил. Не знаю. Но в моей жизни после 6 марта 2000 года вопрос выбора профессии уже не стоял.
