И невозможное – возможно

Больше всего в этой выставке мне понравилось название: «Невозможный пейзаж». Пейзажи – дело хорошее, и чем «невозможнее», тем лучше. Но поскольку одним «именем собственным» организаторы не ограничились, придется речь вести и о содержании экспозиции.

Во поле многоэтажка стояла

Итак: ВЦСИ представляет работы Коли Онищенко и Димы Филиппова. Совместная выставка есть, согласно пояснению пресс-релиза, «общий срез их художественного взаимодействия». Следом сообщается, что авторы, «работая в разных техниках, разрабатывают много общих сюжетов». Именно с этим, как показала выставочная практика, не поспоришь.

Сказать об экспозиции, что она скудная – все равно что промолчать. Она очень скудная, непоправимо скудная, вопиюще скудная. И не количество экспонатов тому виной, а художественное обоснование попадания их на выставочную площадку. При всей своей любви к минимализму не могу не отметить данное обстоятельство как странность номер один. Первую, но не единственную.

В самой большой комнате ВЦСИ – масштабное видео: типовая для мегаполиса многоэтажка, снятая с такого ракурса, который открывает довольно обширное пространство перед ней. Это – а вы что подумали? – поле. Просто поле. Около просто дома; вот такой сюжет. На «кино» опираются под наклоном длинные металлические пруты – кажется, их два. Что выражает такое соседство, почему и зачем оно «состряпано» именно в таком виде? Глубокомысленные выводы по поводу увиденного зрителю предлагается сделать самостоятельно: автор «кадра» абсолютно ничего авторского нам не сообщил. Даже на уровне знака, символа. И позицию не скрывал: пусть, мол, каждый увидит здесь то, что увидит. Такая вот «оригинальность». Гениальная «особость» взгляда на окружающую действительность...

Очередь к блокноту

Собственно, я – никак не за то, чтобы искусство непременно понуждало зрителя «видеть». Тем более – получать знания, рациональные сведения. Но не получать впечатлений и настроения от него мы просто не можем. Разбуженные эмоции – признак того, что искусство является именно искусством. А не желанием самовыразиться чем Бог послал. Где искусства нет – там вам непременно предложат поискать «что-то свое». Как будто вы настолько беспомощны, что без посыла извне, особенно до крайности убогого, это самое «свое» отыскать ну никак не в состоянии...

В другом зале – еще один объект видеоарта, выполненный в сходной стилистике, хотя и с большей конкретикой: художник и его отец-шахтер, потерявший работу после развала Советского Союза, осматривают заброшенную шахту. В третьей комнате – вразброс старые фотографии с практически неразличимыми изображениями. Плюс – посредине – морально устаревшие еще в прошлом веке светофильтры в коробочке. В четвертой – опять-таки посередине (видно, для акцентирования важности объекта, значимости и т.д.) – стол. На нем – открытый блокнот с карандашными каракулями; за неимением иных точек приложения внимания, зрители выстроились в очередь к этому экспонату – полистать. Многие по той же причине упоенно читали пресс-релиз.

Чтоб не пропасть поодиночке

«Очередь» и «многие» – слишком, однако, сильно сказано. Переизбытка посетителей в вечер открытия выставки не наблюдалось. Исправно пришли журналисты да юные, в большинстве своем, ценители актуального искусства во всех его видах (молодежь, судя по всему, впечатляет сам «умный» термин). Впрочем, и эта априори благожелательная публика восторгов не расточала. На прямое вопрошание одного из авторов – «насколько понравилась выставка?» – последовал прямой ответ: девушка чистосердечно молвила, что сказать ей нечего. Дескать, прежде надо хорошенько обдумать, что к чему...

Из того же спасительного пресс-релиза (без него – как без рук) я узнала, что «сама экспозиция в данном случае выступит в качестве своеобразной мастерской, где авторы будут проверять и воплощать новые идеи. Совмещая истории друг друга, художники более полно и с неожиданных ракурсов показывают индивидуальные работы, а также создают совместные в результате диалога». Как формула это звучит вполне себе здраво. Но решение, которое она предполагает, неубедительно. По меньшей мере. Возможно, авторам просто не хватило объема ВЦСИ, самого «укрощаемого» пространства, на котором они разместили бы свои экспонаты со смыслом, читаемым четче и быстрее. Ясно одно: совокупный, скажем так, пейзаж, который Онищенко и Филиппов предложили воронежцам – и вправду невозможный.

И еще. Я легко допускаю (и даже в какой-то мере это пропагандирую), что гений, не умеющий рисовать, имеет право называться художником в силу специфического (что подра­зумевает наш случай) мироощущения. И особенного способа его выражения, предлагаемого миру. Но такой человек – уникум, он всегда и везде окажется в единственном числе. А когда из странных авторов пытаются создать группу, пусть даже всего-то из двух человек – это признак творческой беспомощности каждого ее участника. Тоже, конечно, вариант – для того, «чтоб не пропасть поодиночке». Просто в искусство строем не ходят…