Поговорить про Шточтоковича

В самом раннем детстве Райкин раздражал. В семье не пропускали ни одной трансляции его выступления, а я думал: что за странная фамилия у дяди? Вот есть у меня тетя Рая, он ее, что ли?

Тетя Рая была (и остается) брутальной и безапелляционной женщиной; персонажи Райкина, с которыми я отождествлял артиста, получались ей под стать.

Разглядел Мастера я хронологически уже после его смерти. И прежде всего, его умение перевоплощаться, тогда­то и понял: то, что у тети Раи личина, у Райкина – только маска. Но такая правдоподобная, что жуть брала. За несколько секунд двумя-­тремя штрихами сменить одну эпоху с ее героем на другую мог только он. К какой эпохе принадлежал сам Райкин? Думаю, к самой настоящей – художественно-­мифологической. А в такой реальности немаловажной является оппозиция Рыцарь-­Шут.

Аркадий Райкин родился в 1911 году. Через пару месяцев после того, как в киевском театре на спектакле «Сказка о царе Салтане» двумя выстрелами был убит премьер-­министр России Петр Аркадьевич Столыпин.

Петр Столыпин был рыцарем государства российского, пережившим к 1911 году 11 (!) покушений на свою жизнь. И смертельно раненный, он был рад умереть за своего царя, вокруг которого оставалось все меньше верных паладинов. Как почувствовал после смерти Столыпина знаток загадочных историй Эраст Фандорин, «империя тогда колыхалась и качалась – того и гляди опрокинется, словно перегруженная телега, из которой на крутом повороте выпал возница».

Итак, смертью своего рыцаря заканчивалась одна империя, а рождением шута в семье Райкиных начиналась другая. Что уже предопределяло трагичность судьбы этой другой империи. Ведь шут и рыцарь не должны быть разделены, ибо придают легитимности друг другу.

Сын Мастера, Константин Райкин (при случайной встрече с которым я не мог удержаться от пожелания ему «добрых сил») проговаривается о том, в чем видел Аркадий Райкин свою миссию:

- Папа наивно полагал, что театр может изменить жизнь, повлиять на власть, искоренить пороки. Я сейчас смотрю все его материалы и… испытываю ужасную горечь и досаду, потому что вижу: ни одна из тем, которые он затрагивал, не устарела!

Оба Райкиных ошибались в том, что происходила критика именно что взяточничества, воровства, бюрократизма и просто бытового хамства. Нет, Мастер гениально и сатирически пародировал носителей этих качеств, тем самым – критикуя, да; но и вдыхая в них огонь живой жизни. Персонажи Райкина (что поначалу отталкивали, а затем смешили меня в детстве) воспринимались публикой, сплошь состоящей из этих персонажей, ровно так, как это было показано в кино «Мы с вами где­-то встречались». Там артист Максимов в исполнении Райкина бросает пародию прямо в лицо однокашнику-­бюрократу, а тот мило так улыбается: «а что, есть такие, да­а». Забавляется, но узнавания нет и в помине.

Для узнавания нужны рыцари, но откуда им взяться в обществе, где упразднили иерархию.

Особенно обаятельными выходили у Райкина «маленькие люди». Причем «маленькие люди» не в достоевском смысле, а в правильном, рыцарском понимании данного определения, согласно которому каждый настоящий человек велик, а так называемый «маленький человек» – просто обыкновенная тварь. Эта публика получала в исполнении Райкина тот жизненный объем, который делал их привлекательными героями. Все эти – «В греческом зале, в греческом зале… мышь белая». Или тот охламон в белой панаме, что перемывает кости своим соседям, людям, если правильно вслушаться в их аттестации, до невозможного приличным. А у этого в белой панаме, если муж соседки в геологической экспедиции – значит, на самом деле он «сидит», если балерина – значит, недоразвитая. И вообще, «не с кем о симфониях перемолвиться, о Шточтоковиче поговорить». В юбилейный день пересматривал «Люди и манекены», услышал о Шточтоковиче, хохотал как помешанный. При этом обратил внимание: тексты­-то художественно и стилистически довольно бедные, тут вся магия – в исполнении.

Главный шут Советского королевства выполнял терапевтическую функцию вселенского масштаба. И когда в 1987-­м его не стало, королевству тоже осталось недолго жить, ибо они были связаны как опекающий и опекаемый. Так, когда скончался престарелый шут Филиппа Смелого, умный король и образец рыцарства сделал правильный вывод, что рыцарский век подходит к концу. И скоро был разбит плебеями в эпохальном для истории сражении.

Советская эпоха была жива, пока был жив ее Шут.

Многие без малого гениальные советские ленты, снятые как раз в 1987-­м, засвидетельствовали языком искусства, что настал переломный момент. Скоро все изменится, страна изменится. Ей уже не служат ни Рыцари, ни Шуты.