Она возвращается?
Она – это Милиция. С большой буквы, потому что у нас в стране это явно имя собственное. Потому и переименование было воспринято болезненно очень многими. И буквально на днях «Независимая газета» дала им надежду. Текст о том, что реформа полиции, которую инициировал Дмитрий Медведев во время своего пребывания на посту президента, в ближайшее время может претерпеть стадию «контрреформирования» ведомства.
Далее приводятся примеры возможных реорганизационных мер. И, что любопытно, все они касаются, выражаясь словами героя Михаила Зощенко, «возврата взад». Так, будет предложено восстановление районных управлений и отделов в столицах субъектов. Ведь многим в МВД не нравится, что аналогичные структуры сохранились в ведомствах, не затронутых реформой – в Следственном комитете, прокуратуре, налоговых органах. МВД не намерено расставаться и с функцией контроля за исполнением миграционного законодательства. Еще в «Законе о милиции» за сотрудниками органов внутренних дел было закреплено право участия в розыске, но после реформы эту обязанность с МВД сняли; ее также предлагается вернуть. И самое вкусное – издание предполагает (а в свете всех возвращений это будет только логично), что все это заседание рабочей группы затевается, чтобы сделать самый знаковый шаг – вернуть «Милицию».
Ее возврат, согласно утечке от рабочей группы, объясняется тем, что полиция, как и предполагалось, слишком часто ассоциируется со словом «полицай». Народ на форумах (а, кроме электронных СМИ, новость пока нигде не разошлась), обсуждая «камбэк» названия, предлагает не спешить и попробовать еще «жандармов».
Знаете, я недавно, не найдя другого подходящего варианта, взял для чтения в маршрутке «Как закалялась сталь» Островского. Там в советском издании на 15 странице есть сноска, объясняющая слово «жандармы». Пишется так: «в царской России особая полиция, которая вела борьбу с революционным движением». Вот так однозначно и в чем-то актуально, не правда ли?
Однако если говорить о жандармах, то впервые в России слово появилось в 1792 году для обозначения кавалерийской команды, сформированной будущим императором Павлом I в составе его гатчинских войск. Далее словари сообщают, что с 1810 года существовал корпус внутренней стражи, обслуживавший гражданские власти «при поимке воров и разбойников, при взыскании податей и недоимок». В 1815-м появились жандармы при войсках: на них были возложены полицейские функции в армии.
Впоследствии жандармами стали называть служащих органов политического контроля, а затем и сыска. Был учрежден Отдельный корпус жандармов. Его шефом был глава знаменитого по историческим книгам III Отделения. После упразднения последнего в 1880 году корпус жандармов перешел в ведение Министерства внутренних дел, пока не исчез с другими приметами царской России в 1917 году. Такие вот движения – от кирасиров через политический сыск до полиции.
Это все к тому, что практически любое имя, прошедшее историю, имеет целый комплекс ассоциаций. Вопрос в том, какие из них выходят на первый план? Народ сейчас, пожалуй, забыл жандармов царя, но помнит полицаев на службе немецким захватчикам в 1941-45 годах. При советской власти милиционеры-участковые были аниськины, жегловы и шараповы. Люди к ним обращались, милиционеры были в контакте с народом. Сейчас, по-моему, очень хорош Леонид Воронин из популярного ситкома «Воронины».
В 90-х и «нулевых» дискредитация милиции достигла небывалых величин. Причем стараниями самих «мусоров», как иногда величали милиционеров в СССР. А еще было и остается такое словечко, как «мент». Практически уже необидное и литературное.
Часто слышу: хоть горшком назови, только в печь не ставь. Дело не в названии, а в сути. В этом есть известное лукавство. Название ведь берется не с потолка. Есть прямая связь между именем и его носителем/носителями. Они меняются вместе и параллельно.
Просто увещеванием или угрозами тут делу не поможешь. Может быть, сказывается влияние только что прочитанного Островского, но имя стражей зазвучит гордо, только когда среди них наперекор логике и житейской корысти появятся фанатики своего дела. Которые без иронии могли бы сказать (немного переиначу писателя): «для меня нет большей радости, чем радость защиты граждан». Прикиньте и поймете, что иных вариантов и быть не должно.