Уходящая натура
Недавно знакомые отмечали пятилетие сына. Для родных и друзей они создали чат, куда залили все фото, которых оказалось больше пятисот. Правда, жанровым разнообразием фотографии не отличались. Это вам не пленка в 36 кадров, на которой запечатлевали сразу несколько важных семейных событий. Двадцать первый век многие вещи, которые, казалось, будут с нами вечно, отправил в историю.«Любитель» в бочке
Мой отец родился и вырос в селе. Бабушка – неграмотная женщина, а вот дед закончил с отличием два класса с четырехгодичным обучением церковно-приходской школы, за что был награжден Евангелием, которое в период богоборчества в 30-е годы скурил с мужиками, заворачивая в страницы махорку. Дед любил читать книги, особенно «Как закалялась сталь», которую перечитывал несчетное количество раз, и привил отцу любовь к чтению.
Когда папе было лет двенадцать, попалась ему в библиотеке книга про фотографов. Рассказ о волшебном искусстве останавливать мгновенье так поразил его, что он стал бредить фотографией.
Когда папа с ребятами ходил в город, который был совсем рядом – всего в двух километрах, то обязательно заходил в магазин культтоваров и застывал перед прилавком с фотоаппаратами. Самым доступным был широкоформатный фотоаппарат «Любитель» – 100 руб. «старыми» деньгами. Но откуда у деревенского мальчишки в послевоенные годы вообще собственные деньги?..
У его родителей, как и у всех советских граждан, в немалом количестве скопились облигации государственного займа, поскольку часть зарплаты, а порой и всю выдавали именно ими. Государство периодически устраивало лотерейные розыгрыши на билеты госзайма, но вот им как-то не везло. Поскольку мать была неграмотной, а отец работал с утра до позднего вечера, проверять облигации было поручено сыну, то есть моему отцу.
И вот однажды, когда он водил пальцем по газете, сверяя номера, обнаружил выигрыш в 150 руб.! И решился скрыть выигрыш: сам получил деньги и отправился в любимый магазин, где купил фотоаппарат, пленку, фотобумагу и реактивы.
Электричество к ним в село еще не пришло, поэтому фотографии он делал контактной печатью, засвечивая бумагу через негатив спичкой. Фотоаппарат прятал на чердаке в бочке из-под зерна. И когда по осени бочка была спущена вниз, бабушка нашла фотоаппарат. Хотела наказать сына по полной. Но дед неожиданно вступился:
– Чего хворостиной теперь махать? Плохо, конечно, что скрыл, но если уж решился, знать, невмоготу терпеть было. Может, хлеб его это потом будет.
«Хлебом» фотоаппарат для отца не стал, хотя снимал он всю жизнь, а на работе еще нес эту общественную нагрузку. У нас с братом всегда были собственные фотоаппараты, видно, чтобы мы не решили повторить отчаянный поступок отца. Мы тоже не стали профессиональными фотографами, хотя, наверное, зарядили и отсняли по километру, а то и больше фотопленки.
Мне жаль, что больше нет того чуда, когда при свете красного фонаря в ванночке с проявителем постепенно появляются лица людей, картины природы, а то и вовсе что-то неопознанное – то ли пришельца из параллельного мира случайно удалось запечатлеть, то ли просто пылинка на объектив попала.
Кино с бельевой веревки
Если любительской фотографией занимались в СССР многие, то киносъемкой – единицы. Удовольствие по сравнению с фотографией куда более дорогое и трудозатратное. Достойная кинокамера «Кварц» стоила 475 руб., а ведь нужно было еще иметь и кинопроектор, ценник которого начинался от 150-200 руб.
Были кинокамеры и подешевле – ленинградские «ЛОМО-Аврора» – в ценовом диапазоне от 90 до 145 руб. Одну из таких отец и купил, смог отснять один десятиминутный фильм, после чего начались бесконечные ремонты. В мастерской аппарат был чаще, чем дома, и, промучавшись так пару лет, папа насобирал на «Кварц». Это была поистине железобетонная камера – она до сих пор лежит у него в рабочем состоянии.
При первом показе фильма «Прибытие поезда на вокзал Ла-Сьота» в 1895 году братьями Люмьер зрители в страхе выбегали из зала, боясь быть задавленными! Пожалуй, подобное чувство я испытала, увидев на экране движущуюся себя. Мне было десять лет, и я испытала настоящий культурный шок.
Это был обычный бытовой фильм, папа снимал всех, кто был вокруг – семью, соседей. Мы ходили, размахивали руками, что-то говорили. Фильм был без звука, и что говорили, было непонятно, да и неважно это было вовсе – никто, кажется, этого и не замечал.
Я смотрела первое домашнее кино, и меня разбирал невероятный смех. Я смеялась над собой все десять минут (именно десятиминутный фильм помещался на «бобину» для киноаппарата), потом потребовала повтора и опять смеялась.
Смеялись и родители, потом соседи, которые один за одним потянулись на наши киносеансы. Ни один из последующих фильмов уже не вызывал такой реакции, фильмы стали восприниматься спокойнее, а смех над первым вызывал недоумение.
Если вы ходили в кинотеатры в те годы, то, конечно, помните, как во время демонстрации фильма рвалась пленка, а зрители свистели и топали ногами. Домашняя пленка тоже рвалась, причем более нещадно, чем в кинотеатрах. Виной опять же был плохой кинопроектор. Отец склеивал куски, теряя кадры, в местах склейки после двух-трех просмотров пленка вновь рвалась.
Сначала он отправлял ее на проявку куда-то в Московскую область, а когда однажды ему вернули засвеченные киноленты даже без извинений, решил заниматься проявкой сам.
Высушить несколько 30-метровых пленок – задача не из легких. Отец занимал под сушку бельевые веревки во дворе, и никто не возмущался, что негде повесить постиранное. Соседи спокойно дожидались, когда «кино высохнет», опасаясь нарушить таинство.
Через копировальную бумагу
Еще один предмет, о котором бы хотелось вспомнить в разряде «ушедших вещей», может быть, и не выглядит так же романтично, но несет в себе очень четкий отпечаток времени – это пишущая машинка.
У моего одноклассника была собственная печатная машинка, в которой частично не пропечатывались «всего-то» две буквы. Одноклассник хорошо рисовал, и в напечатанных текстах аккуратно подправлял их тушью.
На машинку был спрос. На ней перепечатывались порванные страницы в книгах. Так, один мальчик где-то добывал жуткого состояния книги с фантастическими произведениями, и реанимировал их. Еще с печатной машинкой у нас в классе была решена проблема со стенной газетой – напечатанный текст вызывал восхищение у учителей.
В конце 80-х годов мне дали почитать на одну ночь повесть братьев Стругацких «Сказка о тройке», напечатанную на пишущей машинке. Это была не менее чем третья копия, полученная через копировальную бумагу, и некоторые слова уже было трудно разобрать. Я проглотила «Сказку», не заметив даже изъяна.
А в моем школьном выпуске две девочки даже пошли учиться в ПТУ на машинисток. Говорят, неплохая была специальность с точки зрения «левых» заказов.
