Оккупация дома
Семьдесят шесть лет назад в Воронеж вошли немецкие оккупанты. О 212 днях их пребывания написано много. В основном – о сражениях, о геройстве защитников города и о кровавых преступлениях оккупантов. Но есть в оккупации одна тема, о которой почти не говорят. Всем известно, что, когда в Воронеж вошли солдаты вермахта, в городе оставались люди, которых немцы вскоре выгнали. «Берег» публикует воспоминания воронежцев о военном лихолетье.
«УСЛЫШАЛИ, КАК ВЗОРВАЛСЯ МОСТ»
Виталий Субботин:
«В 1942 году моей бабушке было 28 лет. У нее было трое детей: трехлетний Володя, пятилетний Валя (мой будущий отец) и Эдик, которому исполнилось 11. Жили они в доме на перекрестке проспекта Труда и улицы Плехановской (теперь – Московского проспекта). Тогда это была окраина города.
В конце июня начались страшные бомбежки, и они с мамой, братьями и соседями часто прятались в подвале дома. У кого была возможность, все уезжали, а наша семья не могла. Заводы и рабочих эвакуировали в первую очередь, а остальными гражданами никто особо не занимался. Город горел. Стояла жаркая погода, дым и гарь мешали дышать. Постоянно хотелось пить. Водопровод не работал. Старший брат Эдик с соседскими мальчишками во время затишья ходил на поиски воды и еды. На Хладокомбинате (возле виадука) они нашли лед в холодильниках и растапливали его на воду.
Разнесся слух, что власти в городе больше нет. Началась паника. Многие хотели
уехать, боялись немцев. Транспорт не ходил. Продукты кончались, информации о положении на фронте не было – только слухи о продвижениях немцев. Жители ориентировались по канонаде со стороны Малышево и Семилук. Город уже не тушили. В моменты затишья жители растаскивали из разбитых складов и магазинов любые ценности. В первую очередь – продукты.
После одной из бомбежек жители улиц, прилегающих к привокзальным складам, рванули туда за продовольствием. Склады были разрушены и не охранялись. Папа и его старший брат принесли со склада бочонок сливочного масла. Их мама и соседи срочно перетопили это масло в тазу на костре во дворе дома и поделили между собой; нашей семье достался трехлитровый бидон и железный чайник топленого масла.
Стало понятно, что, если власти покинули город, вот-вот войдут немцы. И 6 июля прошел слух, что немцы входят в город по Острогожской дороге, и весь двор кинулся к Чернавскому мосту спасаться на левый берег. Перед мостом была сильнейшая давка из гражданских, военных, машин, телег и лошадей. Все хотели попасть на левый берег. Бабушка несла на руках Володю, а папа и Эдик бежали сзади и несли чайник и бидон с маслом. Возле управления ЮВЖД они услышали, как мост взорвался. Бабушка с детьми попыталась переправиться вброд. Но было глубоко, и младшие дети не смогли перейти сами, а оставить их на берегу и переправить по одному на своих плечах бабушка побоялась. Папа потом мне рассказывал, что люди предлагали перевезти детей на лодке и подождать бабушку с младшим на левом берегу, но она опасалась потерять детей... Они еще несколько раз пробовали переправиться вброд, но – тщетно. Вернувшись в дом на проспекте Труда, спрятались в подвале. Так и началась жизнь в оккупации…
В начале августа немцы выгнали оставшееся население из города. Моя бабушка с детьми пошла вместе с людьми в сторону Курска. Пешком они добрались до станции Курбатово (а это 50км!), где был фильтрационный лагерь. Из лагеря их отправили в трудовой лагерь в Германию, но до Германии они не доехали: на Украине их распределили на фабрику в Виннице. Как они там выжили, это отдельная история...
После освобождения Винницы они вернулись в Воронеж в 1944 году».
«НАМ СТАЛО ЖАЛКО СОЛДАТИКА»
Татьяна Радченко:
«Летом 1942-го мне исполнилось 11 лет, мы жили в селе Подгорное под Воронежем с мамой Евдокией, папой Мироном, братом и сестрой. Папу не призвали на фронт по состоянию здоровья – у него была парализована рука.
У нас был каменный дом, построенный дедом еще до революции. В конце июня 1942 года Воронеж начали бомбить, взрывы были оглушительные, очень страшные. Город горел, и дымом заволокло все небо, иногда в просветах дыма я видела кружащие немецкие самолеты. Подгорное не бомбили, но наша семья все равно пряталась в каменном погребе возле дома.
В один из июльских дней, когда в поселке было тихо, мы услышали треск моторов и стали смотреть в окна: по дороге ехали мотоциклы и машина. Мы поняли, что это фашисты. Быстро спрятались в наше убежище. Немцы осматривали село и заглянули к нам в погреб. Они увидели нас и… дали мне шоколадку.
Немцы вели себя мирно и поначалу не трогали местных жителей. За нашим домом был обустроен блиндаж.
В один из дней мы с братом и соседской девочкой пошли на огороды собирать клубнику. Немец, увидев нас, подозвал и дал нам длинное узкое ведро, жестами объяснив, что мы должны набрать клубнику и им. И брат придумал, как его обмануть. Он натолкал в ведро травы, а сверху присыпал клубникой. Отдав ведро, мы рванули домой. О том, что немец может нас наказать, даже не подумали. Считали, что это веселая шутка. Пронесло…
Через день после начала оккупации Красная армия начала обстреливать Подгорное из орудий. Село загорелось. Мы и еще две соседские семьи по привычке спрятались в погреб. Было, конечно, тесно и очень страшно. Ближе к вечеру наступило затишье. Мы вышли из погреба и на огороде нашли раненого немецкого солдата. Он был такой молоденький, что нам его стало жалко. Мы поняли, что враг отступил, а этот солдатик не смог уйти.
В этот же день село заняли наши войска. Мы подумали, что если красноармейцы немца найдут, то, скорее всего, расстреляют. Взрослые перевязали раненого, переодели в женское платье, а на голову повязали косынку. Когда в селе опять началась стрельба, мы спрятались в погреб и немецкого солдатика взяли с собой. А когда вновь наступило затишье, к нам в погреб заглянули красноармейцы, бегло всех осмотрели и, не заметив немецкого солдатика, ушли.
С наступлением ночи стрельба окончательно прекратилась, мы вышли из погреба и вывели солдатика на огороды, показав ему дорогу в сторону Подклетного. Что сталось с ним, мы не знаем…
На следующий дней красноармейцы пригнали в Подгорное несколько подвод и машин и вывезли всех местных жителей из села. Сначала нас привезли в Ступино, потом в село Пригородка возле Усмани, а потом в Песковатку, где мы и провели зиму. Нам дали пустой дом и работу в колхозе. За работу платили зерном, но очень-очень мало. С продуктами было совсем плохо. Мы меняли свои вещи на еду у местных жителей. Иногда выносили по горстке зерна домой, в карманах – чтобы никто не заметил. Это помогло нам выжить в эти непростые времена.
В начале лета 1943-го мы вернулись к себе в Подгорное. Все село сгорело. Наш каменный дом тоже был разрушен, но погреб остался целым. Мы поселились в нем и начали восстанавливать наш дом.
В 1989 году, когда пристраивали к дому новую кухню, мы копали траншею под фундамент и нашли два ящика немецких гранат на длинной ручке. На гранатах даже сохранилась зеленая краска. Вызвали саперов. Они проверили весь участок и увезли гранаты. Так война напомнила о себе спустя много лет».
