Военно-пленный роман

Наверняка военно-полевой хирург Юрий Маврицкий в 1941 году даже представить себе не мог, что война перевернет его судьбу именно так, и что те события продолжат разворачиваться самым неожиданным образом даже после его смерти, уже в XXI веке.

Так же, как не мог представить и ваш корреспондент, что так много людей и обстоятельств встретятся благодаря одному интервью в 2012 году. Встретятся и соединятся навсегда спустя восемь лет.

Тогда мне посчастливилось встретиться с женой хирурга Маврицкого, а точнее, уже вдовой, 94-летней Марией Титовой. Их история оказалась сильнее любого сценария о военно-полевом романе.

ИНФЕКЦИОННЫЙ БАРАК

– О том, что началась вой­на, мы узнали утром, когда санитарка включила радио. Я работала медсестрой в Воронежской областной инфекционной больнице и в ту ночь дежурила, – рассказывала мне в 2012-м Мария Васильевна. – Я взяла кружку, ложку, полотенце, пару белья и отправилась на призывной пункт. Нам, медработникам, дали приказ отправиться в Киев, а оттуда пешком до Белой Церкви, где мы развернули инфекционный госпиталь. 19 сентября, после сдачи Киева, мы отступили в Борисполь. 21 сентября в Борисполе полит­рук нас построил и объявил, что мы полностью окружены и через час-другой здесь появятся немцы. Так мы и оказались в Киевском котле.

Мария Васильевна рассказала, как немцы зашли в Борисполь, как заняли здание школы, где размещался госпиталь, буквально выбросили на улицу лежачих раненых, расстреляли врачей-евреев, а всех остальных погнали пешком до станции Дарница. Там находился лагерь для военнопленных с тремя блоками – хирургическим, инфекционным, общей терапии. 23-летняя медсестра Мария Титова попала с 37-летним военным хирургом Юрием Маврицким в инфекционный барак. И это их спасло. Сюда немцы старались особо не заходить.

ДРУГИЕ ЗАКОНЫ

– У медработников в нашем блоке даже была отдельная комната. Но медикаменты все кончились. Немцы выдавали лишь глюкозу и камфару. Потом началась цинга. Мы заваривали сосновые иголки, отпаивали раненых, пили сами. Вот этот месяц нас очень сблизил. А еще просто был страх. Он заставлял пробиваться к жизни любыми путями. Любовь – это жизнь, – говорила мне Мария Васильевна.

Когда она сообщила Маврицкому, что забеременела, он ей ответил как коллеге: «Аборт делать нельзя. Кругом грязь и никакой антисептики. Если что случится, даже таблетки аспирина нет». И лишь потом добавил: «Война в разгаре, что с нами будет, еще неизвестно. Если погибнем – так все погибнем. Если выживем – после войны во всем разберемся».

16 февраля 1943 года у Марии родился сын Владимир. Роды в инфекционном бараке принимала другая военнопленная. А в конце февраля наши войска уже начали масштабное наступление. Немцы сняли весь лагерь, погрузили в вагоны и куда-то отправили. Именно в это время Маврицкий с фельдшером Спиваком бежали. Как потом выяснилось, у фельдшера неподалеку жили родственники.

– Тогда я ничего не знала об этом. В условиях войны совсем другие законы жизни и отношений. Только на станции Славута, уже на Западной Украине, мне рассказали, что Маврицкий спасен. Позже он оказался в партизанском отряде. А здесь нам, военнопленным, выдавали по 30 граммов хлеба в день и вместо баланды – такую крупу-болтушку. Вот этой болтушкой я и начала прикармливать сына Вовку. Своего молока было очень мало. А пеленками служила одежда умерших. Очень много умерло в пути от голода и тифа. Как-то в Славуте к лагерю подъехала «душегубка», из нее вышли люди в нацистской форме, предъявили коменданту документы, а нам скомандовали залезать в машину. Это были переодетые партизаны. В лесу нас встретил старик на повозке и довез до большого села, еще не освобожденного, но уже без немцев. Потом наши стали стремительно наступать. В штабе я все-таки призналась, что мы из военнопленных. Тогда нас с Вовкой отправили на допрос в Житомир. И только потом – в Воронеж. Хорошо, что все документы у меня были сохранены, я все время держала их в ботинке. В Воронеже – тоже фильтрация и допросы. В НКВД думали, что у меня ребенок от немца. Но в лагерь все-таки не отправили. Я ничего не скрывала и вела себя очень настойчиво. Объяснила, что отец ребенка в партизанах: «Ищите!» Три дня следователи куда-то звонили. Потом отправили нас к завоблотделом по эвакуированному населению Старцеву. А тот выдал мне документ домой в Полянский, ныне Грибановский, район. И даже попросил предрайисполкома обеспечить меня квартирой, работой и продуктами.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Маврицкий писал из партизанского отряда родным Марии и хотел объявить в розыск. Потом мобилизовался в Воронеж. И они начали уже нормальную семейную жизнь в родных местах Марии – в селе Архангельское. Родился второй сын. В 1953 году Эртильский райздрав направил Маврицкого организовать новую больницу в Первомайском поселении. Уже на пенсии и почти до самой смерти он работал все там же амбулаторным хирургом. Вставал в 4 утра и первым делом обходил по поселку лежачих больных. И потом начинал амбулаторный прием.

– Вот что мне непонятно до сих пор. Наши солдаты, попавшие в Киевский котел в 1941 году, – это были самые молодые, самые отважные мальчики. Они сражались до последнего. А после войны получили клеймо «изменников Родины». Только потому, что наш госпиталь попал в плен. Я очень хочу, чтобы сегодняшние мальчики всех этих ужасов не узнали, – сказала она мне тогда напоследок. До своих ста лет Мария Титова не дожила ровно пятилетку.

ЧУДЕСА СЛУЧАЮТСЯ

В самом конце 2019 года в отдел краеведения Никитинки пришло письмо из Оренбурга от молодого юриста Екатерины Маврицкой. Девушка пишет историю своей семьи и, собирая материалы, чудом нашла интервью вашего корреспондента с Марией Титовой в воронежском «Молодом коммунаре». Чудом – потому что и «Коммунара» давно уже нет, и интервью то сохранилось только в бумажном варианте. Помогла ей заведующая краеведческим отделом Никитинки Лариса Акиньшина. Она же познакомила нас с Екатериной. Оказалось, у хирурга Маврицкого была еще одна семья. До мобилизации.

Из письма Екатерины Маврицкой корреспонденту «Берега»:

«Дело в том, что герой этой истории Юрий Маврицкий – мой дед. Он родом был с Урала, сын врача и внук священника. Женился в 29-м году на моей бабушке Серафиме. У них родилось трое сыновей. Когда он стал военным врачом, вся семья ездила по гарнизонам – от Читы до Финляндии. Так и оказался он в 41-м году в 130 км от фронта. Бабушка с детьми уехала в эвакуацию к родне на Урал. После войны он ушел к новой жене, и мне никто о нем не рассказывал, как будто никакого прадеда у меня и не было.

Мне бы очень хотелось найти его воронежских внуков от второй жены, посмотреть архив Марии Титовой, побывать на могиле прадеда».

Далее состыковать внуков и правнуков Маврицкого, которые не подозревали о существовании друг друга, удалось благодаря Научно-образовательному центру устной истории, действующему на базе ВИВТ.

«Благодаря всему этому я нашла свою вторую семью. Мы уже встретились с Мариной, дочкой Владимира Юрьевича (того самого Вовки, родившегося в плену – прим. ред.). Мы двоюродные неполнородные сестры, но кровь, как говорят, не вода. На фото это очень заметно, а в жизни так похожи просто поразительно! Значит, чудеса случаются. Спасибо!» – написала в «Берег» Екатерина Маврицкая.