Газета,
которая объединяет

Темная вуаль

Она по звонку в дверь знает настроение мужа. Даже по звонку телефона. Как будто аура, накладываясь на электричество, меняет тональность звука.

Иногда я думаю: вот мне однажды вручили юное, нежное существо, а оно старится на моих глазах, и я ничего не могу с этим поделать. Должен бы, но не знаю как.

Жена – как нить, которой прошит твой мир. Утром запах блинчиков, дети еще спят, и жена напевает тихонько на кухне. Ты еще не знаешь, а это – лучшее утро в твоей жизни, и лучше его никогда не будет. Или ночью: она плачет. Без звука, но ты просыпаешься. Рядом – провал в бездну, и она там гибнет, но бесполезно трогать ее или что-то говорить. Лишь отчаянье поднимается со дна души и топит.

Бездна затянулась, и мы делаем вид, что не заметили ее.

Иногда мы говорим вслух одинаковые слова и даже фразы. Потом оказывается, что и ход мысли был один. А если мысли секрета не представляют – это ж ужас! Но когда скрывать нечего, вдруг оказывается, что в этом есть особая мудрость.
А время течет. Дети теперь взрослые – совсем другие люди, чем те, что были в коляске. А жена… Так птицы гоняются за птенцами, которым пора летать, и все пытаются затолкать их обратно в гнездо. Хотя совсем недавно – или триста лет тому назад? – она сама была студенточкой, и веяли древними поверьями ее упругие шелка.

День и ночь сменяются все быстрее. Мы стареем, и когда-нибудь скажут: вон старичок со старушкой пошли. Хотя моя спутница на самом деле осталась прежней – дыша духами и туманами… Просто упругие шелка ее примеряют другие. Дочь, а потом и внучка. И не догадываются, чьи они.

Совсем недавно мела метель, но вот уже весна, снежные кучи мрачнеют и вжимаются в землю, оставляя память о том, как целый день валил за окном театральный снег, накрывая мир тишиной и слоеными тортами сугробов. И это мы с женой в далекой отсюда зиме стоим у окна и держим маленького сына, чтоб он тоже смотрел, какая она, зима, а лапушка дочка еще только в планах; целая жизнь впереди, и странной близостью закованный, я вижу темную вуаль…