Война. Мужчина. Женщина
Принято считать, что война сильно меняет людей. Срывает психику. Ломает весь уклад и гонит людей по земле, как злой ветер – сухие листья со сломанного дерева. Меняет звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас.
Но двое моих добрых знакомых, которых несло этим ветром, напрочь опровергают это мнение. Их зовут Валентин Федорович и Лидия Густавовна. Они были очень молоды во время Великой Отечественной, моложе большинства нынешних тинейджеров, которым дай Бог донести с собой столько же жизненной энергии и доброжелательности, как эти два немолодых человека.
ГРЕМЯЧЬЕ – ПОРТ-АРТУР
Добытый трофей
Вряд ли в селе Гремячьем под Воронежем кто-то не знал бы Валентина Федоровича Кукуева. Он всю жизнь работал в местной школе учителем, и при встрече с ним радостно здоровались гремяченцы всех поколений.
Он всегда был бодр и полон планов; создавал ветеранскую организацию в родном селе, помогал землякам решать бытовые проблемы, много сил и нервов потратил, добиваясь строительства мемориала павшим односельчанам, а потом – памятника летчикам, сбитым фашистами в гремяченском небе.
А ведь был когда-то – сын врага народа. Отец его дослужился до председателя сельсовета и умер еще в 30-м, а трудолюбивейшая матушка аккурат в 41-м заслужила по 58-й титул врага за излишнюю правдивость и чей-то донос. И трое мальчишек после ареста матери остались совсем одни. Соседи приглядывали.
В 41-м старший брат приписал себе год, ушел на фронт и сгинул навсегда. Вальке было 14 лет, Кольке – шесть. С началом войны всех подростков распределили на работы. Братья трудились за плугом, потом на пастбище.
В июле 42-го по селу шли колонны немцев, машины, танки. Перед этим отступали толпы измученных, голодных наших. Один солдатик к ним в хату зашел напиться. Уходя, просил прощенья, что оставляют их, обещал, что непременно вернутся.
Через две недели немцы дальше пошли, вместо них появились мадьяры – до января 43-го. Тогда трое суток подряд шли бои, село освободили в ночь на 25-е; мальчишки с утра – бегом на место боев. Видели поле с трупами немцев, насчитали 60 убитых. Там Валька взял трофей – шапку меховую. Два года носил ее, пока в армию не взяли.
Дальше нашли гору гильз и с горки этой скатывались. Потом вышли по сугробам к селу Прокудино, там много наших полегло, даже не смогли их сосчитать; целый батальон погиб. Еще дальше укрепление мадьярское: руки, ноги, куски тел. Это наша артиллерия поработала.
Мальчишки искали автоматы немецкие, но нашли только винтовки и пистолет в бункере.
На носилках – воевать с Японией
В 43-м Валька пас коров. Хотел в школу, учиться, но одевать им с Колькой было нечего, да и есть тоже. Из Валькиных ровесников только двое в школу ходили.
В сентябре 1944-го его взяли в армию – в 17 с небольшим. У его друга был рост 150, его не взяли, а у Вальки 151, как раз. Вес – 43 кг.
И пошли новобранцы, кто в чем, пешком от Ивановки до Воронежа. Город был сильно разрушен, стояли танки разбитые. Три дня на вокзале пробыли. Земляк Митрошка принес откуда-то пиво в котелке, и Валька первый раз пиво попробовал и долго потом плевался.
Повезли их на восток. Телячьи вагоны: нары, буржуйка и мороз под тридцать. Недели две ехали до Чебаркуля на Урале. Там их поселили в лагере на 23 тысячи человек в землянках по триста человек. Запасной полк, он же учебный.
В Чебаркуле выдали портянки, ботинки, латаные штаны, старые бушлаты на вате и теплые рубашки. Рукавиц нет; дали куски овчины – шейте. А не сумеешь и обморозишь пальцы – 10 лет за уклонение от армии.
Буханка хлеба на десять человек. Делили: этот кусочек кому? Хлеборезу по закону – горбушка. Друг у Вальки был, Ваня Парфенов из-под Воронежа, отчаянный. Неграмотный, из семьи без отца, пятеро детей. Валька писал письма для
его девушки, а Ваня его опекал. Один раз принес две свеклы, в столовой украл – грязные, мерзлые. А в другой раз принес морковку – в песке, на зубах хрустит, а Вальке казалось, что ничего на свете нет вкуснее.
В День Победы шли учения: танкетками их обкатывали. Потом шинели выдали английские, немецкие, ботинки новые. У Вальки был фурункулез, весь в нарывах. Их часть повезли на станцию, и в вагон его занесли на носилках – воевать с Японией.
В Монголии Вальку сразу положили в санчасть: переливали кровь. Потом опять учения, только тут все наоборот: жара, танки, пыль, три месяца ни облачка и песок на зубах. Зато стали кормить трофейным продовольствием, оно хорошее, но очень соленое. Уже в рот ничего не лезло, лишь бы воды.
Потом им объявили величайший поход на 800 километров. И пошли они в сторону Японии. 14 дней по 50 километров и два дня по 76. Иногда казалось – лучше умереть. Большинство – мальчишки семнадцатилетние, комбат называл их сыночками. Ночь, поток людей идет и спит, взяв друг дружку под руку. Шли до двух часов дня, потом привал. Песок – не прикоснешься; плащ-палатку натянул, но и там как на сковородке. Пот съедал одежду в труху. Некоторые погибли от тепловых ударов. В 9 вечера подъем – и опять всю ночь идти.
Пришли к Хингану на границе с Маньчжурией. Замполиты объявили: пришло время смыть грязное пятно за Порт-Артур с репутации русской армии. Умели они говорить. Ну и пошли смывать пятно в тыл Квантунской армии.
Карты оказались неточные, а связь не работала, и батальон заблудился. Поначалу у всех была выкладка: фляга, автомат ППШ, диск, две гранаты, лопатка саперная, скатка, противогаз, плащ-палатка, каска, котелок, вещмешок, патроны, продуктовый НЗ. И почти все это осталось на пути. Валька лопатку долго берег, потом и ее бросил, оставил только автомат и диск.
Шли по горам. Жажда страшная. В одном месте почти докопались до воды и мокрую землю сосали, уже вот она, влага, но глубже – каменная плита. Полбатальона умерло в этом походе. Друг Валькин лег: не пойду дальше, все. Валька долго его уговаривал, но нет, друг так и остался там.
Вышли-таки к Чиньчжоу. И через два дня – в бой. Взяли город легко: никто их не ждал. В бою целый полк взяли в плен. Самураи свои клинки и маузеры бросали перед их строем, солдаты – винтовки. Пистолетов были горы.
Там уже отъелись и переоделись в японские гимнастерки; так до конца в них и воевали, только погоны пришили.
И опять поход – теперь по маньчжурской долине под проливными теплыми дождями. Никакого спасения от воды не было, иногда и спали прямо в лужах.
Мукден, Дайрен, Порт-Артур – оказалось, что Кукуев шел по тем же местам, где полвека назад воевал его дед, который пришел с той войны с четырьмя Георгиевскими крестами, а потом пропал без вести во время Гражданской войны.
Возвращение…
В ноябре 45-го стали демобилизовывать учителей, специалистов по сельскому хозяйству. Ветеранам выдавали трофеи. Знаменитый китайский шелк тюками везли.
Еще случались бои. Вальку ранили: раздробило кость берцовую и колено, в госпитале полтора месяца пролежал. Потом оставили в комендатуре старшим патруля. Там и служил до апреля 46-го.
В мае начали выводить войска. Вальку направили в зенитный дивизион, и там он служил еще пять лет. А дома его девушка ждала, Надя. Когда он уходил на фронт, ей было шестнадцать, она училась в 8 классе и обещала ждать. Семь лет ждала.
В Хабаровске пришло письмо, что мама вернулась: полгода ей скостили за образцовое поведение. Она стала в колхозе работать и ничего о детях не знала.
Когда он возвращался в 51-м, по селу уже слух шел, что Валька Кукуев возвращается, но добирался он по всей стране очень долго: везде столпотворение, все забито.
Мама изменилась мало. Такая же деятельная, независимая. В Гремячьем из пятнадцати Валькиных ровесников только двое осталось. Митрошке, который пивом тогда угостил, глаза выбило в бою, он потом повесился. Хотя такой весельчак был, на гармошке шпарил.
В 52-м они поженились с Надей, и через год сын родился. Сдал Валька экзамены в воронежский техникум железнодорожный, но через год его исключили как сына врага народа. В оттепель поступил в педагогический и закончил его с красным дипломом. Поехал на работу в Гремячье, там Надя уже работала учительницей.
И с тех пор прошла целая жизнь.
В ТЕНИ ВОЙНЫ
Знать цену несчастьям
Лида родилась 31 июля 1941 года в Орле – в подвале, во время бомбежки. Отец ее – русский немец Густав Франке, детдомовский, работал на заводе. Мама, Станислава Ивановна Елишевич, русская полька. А Лидия Густавовна – русская. Третья девочка в семье; старшим дали фамилии по отцу, а Лиде – по маме. Сами понимаете.
Немцы захватили Орел, и семью их вывезли в Германию. Там в 45-м и младшенькая родилась, Светланка.
После победы вернулись в Орел, и отца тут же посадили по 58-й, за подготовку убийства Сталина. Маму, жену врага народа, на работу никуда не брали. Спас ее родственник: позвал их в Вильнюс.
Сначала маму с четырьмя дочками завезли на заброшенный хутор под Вильнюсом. Вся обстановка – печка и одна кровать. Зима. Пол земляной. Мама уходила на работу в больницу, а девочки оставались одни. Искали в поле картошку мерзлую и грели ее на печке. Старшие, Зоя и Галя, уходили коров пасти, иногда приносили еду, как праздник, – люди добрые помогали, кто чем. Валенки одни были, кто первый успел надеть, тот и гулять идет.
Потом дали в Вильнюсе на пятерых комнатку девять метров, в ней и жили десять лет. Ведро воды, под кроватью картошка, матрас соломенный – как же сладко на нем спалось... Недоедали, мерзли – а нравилось жить! Мама устроилась в больницу истопником, потом за трудолюбие поставили ее сестрой-хозяйкой. Там Лида и школу закончила. Спасибо людям в больнице: Лиду в санаторий послали почки подлечить (застудила в раннем детстве), в пионерлагерь путевки девочкам давали, на работу к маме придешь – обязательно подкормят. Все дети выжили, никого мама не отдала в интернат, хотя уговаривали. Лет десять она постоянно сдавала кровь: за это донорские платили.
Они не знали, где их отец, жив ли, а его выпустили в 56-м, и он не знал, где искать жену и дочек. С трудом нашел ниточку и написал в Вильнюс из Норильска. Лиду он вряд ли узнал бы, а старшая сестра к тому времени замуж вышла и уехала в Воронеж.
Отец работал в Норильске мастером в депо, комнату ему дали. Суток пять ехали к нему поездом до Красноярска, оттуда самолетом в Норильск. А там пурга заносит дома до третьего этажа, ветер жуткий, тьма египетская! Город на костях и вечной мерзлоте, зимой до минус пятидесяти, полярная ночь, все лето – несколько дней. Деревья не растут, а снегопад случается и в июне.
Но с отцом было уже легче. Мама устроилась в раздевалке столовой, потом посудомойкой, и там всегда можно было набрать объедков. Стремление подкормить сирых и бездомных – это в семье наследственное. В Норильске Лида вечно подкармливала собак. Там даже если случался отлов бродячих собак, их добрые люди прятали. В Норильске люди знают цену несчастьям.
Потребность у нее такая
Лида закончила школу и рано вышла замуж, по необыкновенной любви. Работала уборщицей, потом телефонисткой, а когда коммутатор закрыли, стала монтером станционного оборудования. В сорок лет одна осталась: муж умер. 35 лет в Норильске прожила; двое детей, трое внуков, одна правнучка. На пенсию вышла и переехала в Воронеж, Галя звала. Трудное дело – переезд всей семьей. Да еще спаниель Мотя и хомячок Пахом. Хватало с ними проблем при переезде, но в их семье своих не бросают.
В Воронеже климат после Норильска просто благодать. И здесь тоже есть люди хорошие, Лидия Густавовна со всеми здоровается, и с теми, кто сильно обижен на нее. Она их понимает, но ничего поделать с собой не может и каждую неделю покупает на рынке ведро пшеницы и ведро семечек для птиц; продавец ее знает и дает хорошую скидку. Часть пшеницы Лидия Густавовна варит. Некоторые соседи собирают для ее подопечных сухари.
К девяти утра возле ее подъезда на карнизы и ветки собираются голуби и воробьи со всей округи. В девять двадцать среди птиц начинается волнение, они слетаются поближе к входу в подъезд и ждут, когда выйдет на улицу Лидия Густавовна с Найдой и сумкой. Найду щенком подбросили к ее двери. А еще у них есть котенок, его сын принес. Маленький был совсем, пришлось из пипетки кормить.
Она выходит, и стая срывается вниз, наполняя воздух трепетом крыльев, и облаком провожает до первого палисадника – там кормилица «накрывает поляну» воробьям, а на дальнем пятачке двора – голубям.
За углом дома Лидию Густавовну ждут бродячие собаки. Им она тоже несет гостинцы. А в соседнем дворе она взяла под опеку кошечку, кормит ее молоком.
Булки с рынка Лидия Густавовна приносит домой без мякиша. Так уж выходит. Это на уровне физиологии. И покупает собакам дешевую колбасу: не может видеть их глаза с вселенской печалью. И вселенской же благодарностью.
Утреннюю картину эту видят многие соседи, и некоторые со злостью: мол, сколько мусора от птиц! Случались и скандалы: собак бродячих приваживает, блин, а если они детей покусают?
А кто-то с улыбкой смотрит на птичью радость вокруг Лидии Густавовны.
Однажды мы с Лидией Густавовной ехали в автобусе, и на остановке она увидела собаку бродячую. Надо было видеть, как изменился ее взгляд, став растерянным; страдающее существо рядом, а она ничего не может поделать…
Миссия у нее такая: согревать голодных и обездоленных.
Вот такая история. Наша. И каждого.
